В этом году отмечается 100-летие известного советского художника-монументалиста Александра Дейнеки. К этой памятной дате российская почта выпустила коллекционную марку, а Российская академия художеств почтила память своего бывшего вице-президента торжественным заседанием президиума и небольшой ретроспективой.
Александр Дейнека — уникальная фигура в советском искусстве. Любая его новая работа рецензировалась цехом отечественных маститых искусствоведов: одни видели в ней новый рывок к "социальной значимости", другие — плохо скрываемое "западничество" и "формализм". А с такой инвективой можно было и плохо кончить, несмотря на пролетарские корни, службу в УГРО и Красной армии. Тем не менее, результирующая критических отзывов была всегда положительной, а уж по получении Дейнекой высоких титулов, званий и госзаказов критика вообще стала комплиментарной.
Еще любопытнее то, что на Западе Дейнека все годы был чуть ли не единственным известным советским художником. В справочнике искусства XX века Larousse 1965 года так и значится: "Дейнека (р. 1899, Курск) — один из лучших советских живописцев, известный своими экспрессивными и ритмически организованными композициями, выполненными в относительно свободной манере (см. 'Оборону Петрограда' в Третьяковской галерее)". Думается, окажись имя Дейнеки в немецком справочнике, такой гальской иронии — "в относительно свободной манере" — не было бы. А именно к немецкому (или околонемецкому) искусству Дейнека не был равнодушен. И настолько, что почти следовал каждому его этапу или повороту.
На первом этапе, в 1924-м, учащийся ВХУТЕМАСа Дейнека увидел первую в Совдепии выставку немецких художников. По словам комиссара Наркомпроса Луначарского, это было "сильное искусство, но какое-то ущербное, возможно, из-за общегерманского кризиса; оно нам близко, но ему нужно бы придать оптимизма". Дейнека попытался. Но в итоге получилось то же самое: его шахтеры выглядели смурно, молодые ткачихи и строительницы новых цехов хотя и исполнены энтузиазма, но почему-то надрывно заламывали руки.
1928 год стал для Дейнеки "звездным" — из-под его кисти вышло знаменитое полотно "Оборона Петрограда". Повторив известную композицию швейцарского художника-символиста Фердинанда Ходлера "Выступление иенских студентов в 1813 году", Дейнека ее "улучшил": патетическую сцену сборов на войну он преобразовал в конвейер войны — одни строем идут в бой, другие, побитые, вразброд возвращаются. Положительный отзыв критики: "В картине ясная идейная направленность и стремление подчинить ей формальные западные приемы". И критический: "Он изображает людей и избегает изображения человека". Ни с той, ни с другой стороны ни слова о плагиате. Говорилось, что художник "использовал...".
В 30-е годы "надрывная правда жизни" была уже не в моде. От Италии и Германии до СССР нации занимались оздоровлением и культуризмом. Дейнеку-спортсмена (кстати, он был неплохим боксером) не нужно было специально ангажировать. Его кисть, налившаяся "телесным" колоритом, живописала советских "спартанцев" и "спартанок" на море, на стадионах, в кущах и на лугах тренировавших свое социально полезное тело.
Живи Дейнека в те годы в Германии или Италии (правда, он туда наведывался командировками), он мог бы конкурировать с местными официально признанными художниками. От немцев и итальянцев того времени его отличали отсутствие бюргерского сентиментализма и пафоса средиземноморцев. Дейнека делал новых греко-римлян, но советских, без всяческих мифологий.
Правда, доведись Эрнсту Цобербиру увидеть дейнековскую "Утреннюю зарядку", он бы вчинил советскому художнику иск на предмет плагиата. И тому были бы основания. У немца на мифологической картине "Прилив и отлив" нечто мужское и женское обнимают диск Луны, у совхудожника все это превращается в семейный утренний экзерсис с гирями. Похоже на оригинал, но версия бытовая. Иного и не мог сделать бывший художник журнала "Безбожник за станком".
Знаменитый советский живописец Павел Корин, всегда остро чувствовавший типаж портретируемого, долго мучился перед написанием портрета Дейнеки. "Надо бы изобразить его в виде древнего римлянина,— отмечал он в записках,— но не дается". Вероятно, модель была слишком советской.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ