Изменив марке театра, специализирующегося на оперных шлягерах, главный режиссер "Геликона" Дмитрий Бертман поставил современную оперу "Голоса незримого". Сочиненная тремя композиторами примерно за полтора месяца по заказу музыкального фестиваля в Локкуме (Германия), она оказалась совсем не похожей на оперу.
С современностью как таковой "Геликон" знаком давно. В начале пути он резво представлял мало исполняемые у нас оперы Прокофьева и Пуленка, Флейшмана и Хиндемита. По мере коммерциализации театр пересмотрел отношения с современностью — стал допускать ее только затем, чтоб оживить вердиевскую "Аиду" кожаными мазохистскими плетками, а "Мазепу" Чайковского — пионерскими галстуками и сталинским френчем. Приучив наблюдать не всегда безопасные для классических опер удары современностью, под занавес нынешнего сезона "Геликон" представил коллективную оперу Иосифа Барданашвили, Владимира Кобекина и Александра Щетинского "Голоса незримого".
Заказчиком, автором проекта и либреттистом выступил поэт, галоман и художественный руководитель ежегодного фестиваля в Локкуме Алексей Парин. Его концепция красива для нас (в силу отсутствующих представлений о современной опере) и стандартна для Запада. Три библейских сюжета — Ева в райском саду, Моисей, впервые повстречавший Яхве, и Дева Мария, радующаяся Благовещению,— фрагментарно иллюстрируют 400-летнюю историю оперы. Ева символизирует барочную примадонну. Моисей — некий собирательный мужской персонаж русской оперы. А Дева Мария — неопределенно инфантильное состояние оперной современности. Все это, приправленное соображениями о сакральности, непроговоренности, загадочности творческого акта, производит возвышенное, интеллигентное и порядком тоскливое впечатление.
Изъяв из рефлексий на оперную тему важный компонент — оркестр, Алексей Парин обыграл малобюджетность Локкумского фестиваля и пропустил в оперу главный инструмент камерной сцены — фортепиано. Персонаж за белым роялем в первой части именуется Змеем, во второй — Яхве, в третьей — Ангелом. Этакий брутально посерьезневший Амадеус, он проклеивает спектакль, вяло разыгрываемый моногероями каждого из сюжетов. Заранее предполагалось, что прекрасный пианист (Юрий Полубелов) будет не аккомпаниатором, а искусителем, провоцирующим в певцах проявления их типажных комплексов. Но музыка оказалась так скучна, а режиссура Бертмана так натужна и неэффектна, что из сценических дуэтов для голоса с фортепиано вышел банальный цикл театрализованных романсов.
Иосиф Барданашвили вместо барочных фиоритур почему-то насытил партию Евы (меццо Ларисы Костюк) тяжелым слезоточивым пафосом русских страдалиц. Владимир Кобекин для моисеева баса (Андрей Антонов) провинциально музифицировал мужскую истерику. Самой успешной выглядела работа Александра Щетинского, построившего звуковые абстракции "Благовещения" на комплексе электронных звуков, реальных вздохов, игрушечных колокольцев и полудетских шепотов. Дева Мария в исполнении Татьяны Куинджи высоким сопрано воспела живучесть внечувственных стереотипов современной музыки.
Такие выверты сегодня ценят на Западе. Принимая во внимание еще и модный библейский дискурс, "Голосам незримого" можно предсказать негромкий зарубежный успех. А мы останемся при своих выводах: первая попытка оперного проекта по западному образцу потерпела неудачу. Скорость у нас не та, чтоб делать заказные оперы.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ