По словам милицейских чиновников, реформа, начатая с преобразования ГАИ в ГИБДД,— серьезная заявка на создание правового государства, на искоренение злоупотреблений и взяточничества. Наконец, на то, что блюстители порядка станут "ближе к народу". Придется, однако, выбрать что-то одно.
Гоголевского Держиморду в уездном городе N не любили все, хотя человек он, вне всяких сомнений, выдающийся. Неболтлив: в "Ревизоре" он произносит всего три реплики. Исполнителен: по приказу городничего ни за какие куличи не хотел допускать купцов-просителей к Хлестакову, и тот был вынужден разговаривать с ними через окно. Взяток не берет: у Гоголя есть намек на то, что "не по чину брал" караульный Свистунов, наш же герой в этом смысле чист. Словом, Держиморда — идеальный полицейский. В Замечаниях для господ актеров Гоголь отметил, что эта роль не требует комментариев: "Оригиналы всегда почти находятся перед глазами". Например, Аракчеев — главный блюститель порядка при Александре I. Он был трудолюбивым и исполнительным. Не брал взяток, других за это карал беспощадно. На его гербе было начертано: "Без лести предан". Но куда уместнее там были бы слова: "Осторожно, злая собака". Алексей Аракчеев — один из самых страшных людей в российской истории, которого можно поставить в ряд с такими всеми ненавидимыми "цепными псами", как Малюта Скуратов и Лаврентий Берия.
А вот другого литературного блюстителя порядка — михалковского дядю Степу — любили все без исключения литературные москвичи. Он был настолько положительным, что "ребята второго класса" даже задали ему резонный вопрос:
Почему, придя с Балтфлота,
Вы в милицию пошли?
Неужели вы работу
Лучше этой не нашли?
Видимо, даже в литературной милиции Степан Степанов был белой вороной. Но и у него есть реальные прототипы. Например, городовой Федор Рудников, описанный Владимиром Гиляровским в книге "Москва и москвичи". С помощью увесистых оплеух "огромный атлет, с седыми усами и кулачищами с хороший арбуз", неоднократно битый и раненый, четверть века контролировал самое страшное место в Москве — Хитров рынок. За это дядю Федю любили. К своему служебному долгу он относился так: "Ну, каторжник. Ну, вор. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь — другие прибегут". И все же Рудникова нельзя назвать плохим служакой: когда приказывали, он мог разыскать кого угодно. Другие городовые на его месте не продержались бы и месяца. А если бы и продержались, то лишь потому, что не ходили бы по ужасным "хрущебам" Хитровки. С ними могли совладать лишь арбузные кулаки или стенобитные груши. Что эффективнее — это еще вопрос. В 1923 году окружавшие Хитров рынок притоны снесли, преступность, однако, не исчезла. При Рудникове она хотя бы была под контролем.
Ну а теперь вернемся в день сегодняшний: при переходе улицы в неположенном месте некоего гражданина останавливает некий блюститель порядка. Далее возможно три варианта.
Первый: на нарушителя тотчас накладывается штраф. Так и происходит в Великобритании, США, Франции, Германии и других правовых государствах, но только не в России.
Вариант второй: блюститель порядка является соседом нарушителя и отпускает его с миром. В худшем случае он намекает на то, что вечером неплохо было бы распить бутылочку. Конечно же, за счет нарушителя. В Москве это редкость, но за пределами МКАД, в маленьких городишках, а тем более в деревнях,— явление обычное.
Наконец, третий вариант: блюститель порядка не является ни кумом, ни сватом, ни братом, ни даже соседом нарушителя. В этом случае, как и в первом, на нарушителя накладывается штраф. Разница лишь в том, что его размер является предметом торга, а деньги, минуя государственную казну, попадают прямиком в карман блюстителя порядка. Тот, кто хотя бы раз сталкивался с инспектором ГАИ, знает об этом не понаслышке.
Очевидно, что с точки зрения государства идеален первый вариант. Никак не второй. И тем более не третий. Поэтому желание искоренить злоупотребления и взяточничество среди стражей порядка и тем самым пополнить казну за счет "целевого использования" штрафов совершенно логично. Зачем только прикрывать эту благую, пусть и меркантильную, цель необходимостью завоевать всенародную любовь? Якобы в результате начатой реформы милиция станет "ближе к народу", а у блюстителей порядка вдруг появится "человеческое лицо".
Очевидно, что для самого блюстителя идеален третий вариант, когда в обмен на снижение штрафа он получает гарантию того, что нарушитель не обратится в вышестоящую инстанцию. Штраф превращается во взятку, а нарушитель — в соучастника преступления со всеми последствиями. Для нарушителя же идеален вариант второй, когда необходимость "уплаты штрафа" становится чудесным оправданием возвращения домой на четвереньках. Иными словами, если нынешняя реформа будет доведена до конца (хотя, возможно, ее постигнет судьба продовольственной программы), в глазах населения дядя Степа, если таковой вообще существует, неминуемо превратится в Держиморду, а реформа — в фарс, цена которому — окончательно испорченные отношения между блюстителями порядка и его вольными или невольными нарушителями.
Для обозначения такого явления философы придумали даже специальный термин — отчуждение. Не расшифровывая его глубокого философского смысла (бытовой и так понятен), отмечу лишь, что отчуждение — это закономерная плата за создание правового государства.
ЮРИЙ КАЛАШНОВ
СТРАШНО ДАЛЕКИ ОНИ ОТ НАРОДА — СТРАЖИ ПОРЯДКА, НЕ БЕРУЩИЕ ВЗЯТОК