Самым громким петербургским театральным скандалом прошлого года было изгнание режиссера Анатолия Праудина из Петербургского театра юных зрителей имени Брянцева (см."Коммерсантъ" от 13 июля 1998 года). Недавно комитет по культуре Санкт-Петербурга принял решение о создании под руководством Праудина Экспериментальной сцены при Театре "Балтийский дом". С АНАТОЛИЕМ ПРАУДИНЫМ беседует РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
— Чем вы можете объяснить, что культурные власти города сменили по отношению к вам гнев на милость?
— Группа ведущих тюзовских артистов была не согласна с моим уходом. Они последовали за мной. Думаю, именно это сыграло решающую роль.
— Вы были готовы к такой солидарности? Артисты, как люди зависимой профессии, обычно проявляют конформизм.
— Нет, я не ожидал такого. Они просто потрясли мое воображение. Не преданностью мне лично, а верностью идее "аналитического театра для детей", который мы начали строить.
— Эта идея и вызвала противодействие властей?
— Что вызвало противодействие, знают только те люди, которые его затевали. Если причиной действительно была художественная программа и спектакли, то большое спасибо этим людям. Потому что после такого можно умирать спокойно.
— То есть?
— Разве может какая-то художественная концепция сегодня кого-то тронуть? Можно ли какой-то спектакль сегодня всерьез обсуждать больше трех минут? И если возникает такая бурная реакция, миссия в искусстве выполнена.
— Вы много лет работали в театрах юного зрителя — не только в Питере, но и в Екатеринбурге. Есть ли сегодня реальная разница между ТЮЗом и "взрослым" театром?
— В подходе нет. В эстетике есть. Но объяснить я ее не возьмусь. Частота исполнения "елочного" репертуара создает у актеров определенную манерку игры. Но это быстро уходит. Я уверен, что любая тюзовская травести справится с серьезной драматической ролью. Еще есть разница в тональности ведения репетиций. Нормальный академический режиссер не допускает тусовочности. Артист Леонид Дьячков, ныне покойный, однажды на банкете в Александринском театре, после четырех рюмок водки, сказал мне правду: "Анатолий Аркадьевич, серьезней надо быть, серьезней." Хотя у меня было ощущение, что я работал с ним на пределе серьеза.
— Вы чувствуете себя петербургским режиссером?
— Большая часть моей профессиональной жизни связана с Петербургом. Это мой город и моя школа. Я себя не чувствую здесь пришельцем. Я считаю, что уезжал по семейным обстоятельствам и вернулся в ту нишу, которая именно для меня и была приготовлена. Здесь не занимаются детским театром.
— Сейчас много говорят о "новой волне" в Питере. Вы чувствуете себя частью нового режиссерского поколения?
— Безусловно.
— Есть что-то, что вас объединяет?
— Все то же — тональность. Я называю наше поколение поколением извиняющегося тона. Единственное открытие, которое я сделал за последние десять лет, состоит в том, что в театр пришли режиссеры, которые репетируют как бы извиняясь.
— Можно как-то это объяснить?
— Да. Просто мы умнеем. Трудно встретить сейчас такого наивного человека, который бы считал себя художником в высшем смысле этого слова. Вообще, когда собирается компания взрослых людей, репетировать командным тоном означает выдавать некоторую свою недоразвитость. Это было обычно в театре советского обществе, потому что и общество было недоразвито. У людей отсутствовали многие важные рецепторы. Сейчас они развиваются.
Мы серьезно относимся к тому, что делаем. Театр для многих из нас — это все. Но режиссура — профессия очень косных людей. Утверждать, что твоя идея, которая на самом деле трех копеек не стоит, единственно верна,— это признак дебила.
— А как же "энергия заблуждения"? Если в театре бесконечно рефлектировать на тему "а кому это все надо?" — очень скоро не будет никакого театра.
— Это интересно было бы проверить. Вообще, интересно понять, можно ли в принципе довести какой-нибудь спектакль до конца. У меня никогда не было ощущения, что я завершил работу. Просто в какой-то момент приходилось останавливаться и придавать работе премьерный, то есть товарный, вид. Потом смотреть готовые спектакли мне уже трудно. Во-первых, неловко. Во-вторых, начинают маячить новые возможности, они меня атакуют, и приходится через десять минут убегать из зала.