— Интерес был больше академическим и книжным: когда я получил заказ от директора Лионской оперы на постановку "Ромео и Джульетты", я сразу вспомнил о романе Джорджа Оруэлла "84-й год" и перечитал его. Это показалось мне знаком: героиню зовут Джулия, она тоже не может любить того, кого хочет, Большой Брат контролирует все и всех...
— Вы не боялись выглядеть старомодным, поставив в 1989-м столь политизированных "Ромео и Джульетту"?
— Честно говоря, я об этом не думал. Мне казалось, что контраст между тоталитаризмом, который всей своей мощью давит на человека, и хрупкостью любви двух существ может составить силу спектакля.
— Вы албанец, но родились во Франции.
— Да, мои родители бежали из Албании от режима. Они хотели уехать в США, но оказались во Франции и в конце концов решили там остаться, найдя, что в этой стране, может быть, даже больше демократии, может быть, строй мягче.
— Вы неоднократно заявляли, что вас не интересуют предшественники-хореографы. А кто из современников вам близок, кого вы уважаете и кого откровенно не принимаете?
— Мне кажется, что самыми значительными создателями в каком-то направлении и жанре искусства оказываются те люди, которые пришли в него из другого искусства. И хореографу, занимающемуся современным танцем, важнее знать тех, кто, скажем, работает в области изобразительного искусства, но в схожем направлении.
— Что вы думаете по поводу событий в Югославии?
— Мои симпатии на стороне всех, кто страдает — будь то сербы, албанцы, жители Косово,— от тех действий, которые совершаются. От этих решений тоталитарного, неофашистского характера.
— Решений НАТО или Милошевича?
— Я имею в виду Милошевича. Я считаю, что необходимо найти какое-то решение, чтобы положить конец этому антагонизму, который вредит всем, включая самих сербов. Но я не военный, я артист и не знаю, какое решение лучше.
— Чувствуете ли вы себя албанцем или французом?
— Скорее человеком мира.