Одной из особенностей нынешней премии "Золотая маска" стало то, что молодой петербургский режиссер Юрий Бутусов конкурирует не только с соперниками, но и сам с собой: сразу два его спектакля, "Сторож" и "В ожидании Годо", выдвинуты на соискание премии. Накануне показа этих постановок в Москве ЮРИЙ БУТУСОВ ответил на вопросы РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— На взгляд из Москвы Питер переживает театральный подъем. Можно говорить о том, что здесь оформилось новое поколение режиссеров: Анатолий Праудин, Григорий Козлов, Виктор Крамер, Григорий Дитятковский, Александр Галибин. И Юрий Бутусов. Вы лично чувствуете себя частью какой-то "новой волны"?
— Это критики называют нас новой волной. Мне так не кажется. Нас объединяет только то, что мы не занимаемся производством, не решаем административных вопросов, которые обычно решают главные режиссеры. Поэтому у нас по-другому, чем у главных режиссеров, складываются взаимоотношения с артистами. А эстетические платформы и спектакли очень разные.
— Но вы общаетесь между собой?
— Мы не дружим. Но ходим друг к другу на спектакли. Мы в приятельских отношениях. Хотя и разного возраста.
— Незанятость производством, о которой вы сказали,— это следствие того, что все руководящие кресла заняты, или это сознательная позиция?
— Позиция.
— То есть вы не хотели бы руководить театром?
— Я думаю, каждый режиссер хотел бы иметь свой театр. Другое дело, что под этим понимать. Даже если нет собственных стен, все равно есть ядро актеров, есть люди, которые переходят с тобой из спектакля в спектакль. Во что это перерастет, я пока судить не могу.
— Вас устраивает традиционная модель русского репертуарного театра? Я имею в виду, в качестве идеологии?
— Да, это замечательно, и лучше ничего не придумано. Другое дело, что все в театре поизносилось, и должны быть какие-то механизмы обновления. А революции, думаю, не нужны.
— Вы чувствуете себя петербургским режиссером?
— Могу только сказать, что мне здесь очень хорошо. Мне нравится, что этот город не глянцевый. Здесь есть какая-то заторможенность, которая меня провоцирует работать.
— Москву, наверное, недолюбливаете?
— Раньше любил. А теперь у вас сплошная пепси-кола...
— Кто из режиссеров на вас больше всего повлиял?
— Довольно широкий круг имен. Начиная с Товстоногова. И Гинкас, и Фоменко, и Захаров. И Стрелер. Конечно, Някрошюс. Он, мне кажется, очень влияет на современный театральный процесс. Его "Гамлет" я считаю гениальным, шедевром, он войдет в историю, как "Ревизор" Мейерхольда.
— Вы поставили пьесы Георга Бюхнера, Беккета, Пинтера, Камю. Это интеллектуальная западная драматургия, которая на русской сцене обычно не получалась. А у вас получается. Как вы вышли на эти пьесы?
— У этих пьес, конечно, тяжелая почва. Но я прежде всего иду от актеров, и мне, в отличие от других режиссеров, эти пьесы не кажутся чуждыми нашей актерской природе. Я не думал о каком-то особом интеллектуализме, и эти пьесы мне всегда казались живыми и волнующими, человеческими. Но спектакли по ним меня не трогали. Мне казалось, что это какая-то общая ошибка и что к этим текстам можно найти новый ключ. Я хотел это доказать прежде всего самому себе.
— В вашей последней постановке, "Калигуле" Камю, главный герой уподоблен режиссеру. В одном из монологов он говорит, что "нужно вычеркнуть из сердца жалость". От каких качеств нужно отказаться, чтобы быть режиссером?
— Вот, в частности, от жалости.
— К кому?
— Нет, я не буду отвечать.
— Тогда по-другому. Какое качество должно обязательно присутствовать, чтобы стать режиссером?
— Я бы не взялся на эту тему теоретизировать. Могу только сказать, что если это нечто есть в человеке, это всегда видно по его спектаклям. Это какое-то сверхчувство. Не знаю, можно ли его воспитать. Но развить и сохранить можно.
— Как вам кажется, театр очищает или отравляет людей, которые им занимаются?
— Отравляет.
— А как лечиться?
— Нельзя вылечиться. Можно только держаться, хотя бы за счет любви к актерам.
— У вас есть какое-то представление о вашем идеальном зрителе, для которого вы работаете?
— Нет. Но я знаю, что в зале всегда много молодых.
— Что бы вы делали, если бы не были режиссером?
— Ничего не делал бы. Так, по улицам бы болтался.