Известный режиссер Александр Митта выпустил книгу для тех, кто "хочет написать сценарий, поставить фильм и сыграть в нем главную роль". Пятисотстраничный том, щедро иллюстрированный автором в духе журнала "Веселые картинки", посвящен анализу драматургических компонентов плохих фильмов на материале хорошей литературы. "Наверное,— пишет Митта в предисловии,— было бы правильно открыть компанию 'Лечу больные сценарии'. Но я предпочел написать книгу по самолечению".
Если почитать переписку молодого Ф. М. Достоевского со своим братом, выяснится, что одним из важнейших мотивов, подвигших будущего классика ступить на скользкую писательскую стезю, было желание заработать миллион. С тех пор утекло много воды, но мечта о миллионе продолжает согревать молодых авторов. Где же платят авторам такие деньги? Только в кино.
Американский рынок давно полон всевозможных пособий на тему "Как за месяц написать сценарий и продать его очень дорого". Это книги, похожие на знаменитый труд Дейла Карнеги "Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей",— иногда любопытные, но мало чему помогающие.
Когда — лет десять назад — последствия перестройки поразили советский кинематограф, самый тяжелый ментальный удар приняло на себя поколение, которому принадлежит Александр Митта. То кино, которое они привыкли снимать, кончилось. Надо было начинать новое. Какое же? В ту пору увлекались Америкой: значит, и кино будет американское.
В 1990 году я, среди прочих снобов среднего возраста, слушал лекции Митты на Высших сценарных курсах. И прекрасно помню реакцию свою и окружающих на подробные разъяснения о том, как сделан, к примеру, "Бегущий по лезвию бритвы" — Bladerunner Ридли Скотта. Тоска была совершенно невыносимой! Бывало, учащиеся спорили после лекций. "К чему,— говорили одни,— нам, вкусившим от великих культурных традиций, расковыривать труп второсортного боевичка?" "Ты не прав, старик,— возражали другие,— то, что он говорит о конфликтах, о драматических ситуациях, о необходимости безвыходных положений в сценарии,— правда. Фильмы так и сделаны". "Угу,— замечал кто-нибудь третий,— плохие фильмы. Голливудское барахло для идиотов. Зачем учиться снимать то, что самому противно смотреть?"
С тех пор Митта преподавал ту же науку много кому — и здесь, и за границей, и, я уверен, реакция была более или менее сходной. И теперь этот опыт сведен в объемистый том. Вот что говорит автор: "Это не теоретическая книга, а что-то вроде практического руководства: вот молоток, вот гвозди — забивай их в доску".
На деле, боюсь, будущий кинематографист, если примет рекомендации книги чересчур близко к сердцу, уподобится анекдотической сороконожке, задумавшейся о том, с какой ноги ей ходить и не сумевшей вследствие этого сделать ни одного шага. Впрочем, мечтательному синефилу, вероятно, приятно почитать любой текст о кино. Существу же практическому, устремленному к своему миллиону, будет полезно узнать, какой тип мышления и какой тип личности если не доминирует, то, во всяком случае, играет первостепенную роль в мире кино.
"Если мы вспомним Пушкина — 'Поэзия должна быть, прости Господи, немного глуповата',— вам становится понятно, почему мы имеем право с доброжелательным презрением смотреть на ироничных головастиков с тощим тельцем недоразвитых эмоций. Они уверяют нас, что их занудные повествования несут какую-то многозначительную тайну. Врут. Шифруют пустоты безжизненных пещер". Так пишет Митта. Как на тех давних лекциях, мне снова немного обидно за "головастиков". И я успокаиваю себя перифразой пушкинского афоризма, почерпнутой все на тех же Высших курсах: "Режиссер, прости Господи, обязан быть дебиловатым".
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ