На острове Бали в одном из отелей на 44-м году жизни скончался известный художник Владислав Мамышев-Монро.
Фото: Григорий Поляковский
В образе великой американской звезды, чья фамилия навсегда срослась с его собственной, художник впервые появился на сцене с "Поп-механикой" Сергея Курехина — постмодернистским коллажем из музыки, театра абсурда и перформанса. В 1990-е Мамышев-Монро стал профессиональным художником, сыграв в проекте "Жизнь замечательных Монро" исторических личностей от Петра Великого до Гитлера. Переодевание как прием не было новостью: в Америке к тому моменту чем-то подобным уже 15 лет занималась Синди Шерман, в Японии — Ясумаса Моримура. На русской почве, однако, перформансы и фото Монро выглядели совершенно иначе — и повествованием о потере ориентиров и свободе выбора в стране без идеологии, и переводом на язык высокого искусства популярных шоу двойников. За свою продолжительную карьеру Монро побывал и Достоевским, и Любовью Орловой, и Владимиром Путиным. В последнем качестве он снялся для журнала "Арт-Хроника" и появился на открытии чрезвычайно политизированной выставки куратора Андрея Ерофеева и премии Кандинского "В полном беспорядке" в Барселоне летом прошлого года. Последний проект Мамышева-Монро связан с театром: он сыграл Полония в одноименной постановке Артура Куриленко. Фотопроект по мотивам спектакля показывают сейчас в Мультимедиа Арт Музее.
Никто не ожидал, что роль министра в шекспировской пьесе станет для Мамышева-Монро последней. Он был неутомимым тусовщиком и светлым, веселым человеком. Его язвительность всегда была направлена острым концом на себя, а не на других, на мир Мамышев старался смотреть широко открытыми глазами, как бы трудно это ни было для ветерана арт-сцены, знающего всех ведущих игроков как облупленных. Многие до сих пор не верят в его смерть, хотя она уже подтверждена российским посольством в Индонезии. У друзей Мамышева-Монро остается слабая надежда, что все это — очередная инсценировка, продиктованная желанием прочесть некрологи при жизни. Шанс, хоть и крошечный, остается: в кругу художника отношение к смерти всегда было максимально театрализованным. Его учитель Тимур Новиков превратил СПИД с осложнениями в повод примерить на себя образ мудрого слепого старца, борца с постмодернизмом и современным искусством. Никто не верил и в то, что действительно умирает Сергей Курехин, за несколько месяцев сгоревший от саркомы сердца в 1996 году. У трех петербуржских гениев смутного перестроечного времени искусство неотделимо от жизни — и там, и там было возможно все. Грань между убеждениями и сценическим действием была стерта: когда Курехин за год до смерти вступил в НБП, многие считали, что это шутка, очередной повод собрать "Поп-механику", но на этот раз с Лимоновым в роли чтеца-декламатора. Не стоит зацикливаться на реальности и воспринимать жизнь всерьез, потому что мир — театр, и, если мы сами не выберем роль, к нам навеки приклеится какое-нибудь надоедливое амплуа. Смерть Мамышева-Монро в бассейне на острове--мечте среднего класса тоже кажется жестом — максимально красивым, по-голливудски эффектным исходом для звезды, кадром из "Бульвара Сансет". Есть в этом и мистика, как же без нее: Новикову на момент смерти тоже было 43, Курехину — на год меньше. Троица трикстеров, до сих пор позволяющих Санкт-Петербургу претендовать на особенную роль в современной культуре, следовала старой максиме из фильма с Хамфри Богартом "Постучи в любую дверь": "Жить быстро, умереть молодым, оставить красивый труп".