Золотой крест разведчика Гаврилова
       "Полтора года Афгана — самое светлое время моей жизни",— говорит бывший командир разведгруппы асадабадского спецназа Сергей Гаврилов. С войны он вернулся с двумя орденами Красной Звезды, инвалидом 3-й группы. Живет в небольшом поселке под Нижним Новгородом. Растит сына-инвалида. "У каждого свой крест,— считает Сергей,— у кого деревянный, у кого железный. А мне золотой достался, самый тяжелый". О своей жизни СЕРГЕЙ ГАВРИЛОВ рассказал корреспонденту Ъ СЕРГЕЮ Ъ-ДЮПИНУ.

Купился на каштаны
       Сам я деревенский, из Мордовии. Лет в десять первый раз в жизни асфальт увидел. Не дорогу асфальтированную, а именно кусок асфальта, пацан один привез из райцентра. Так мы его из рук в руки друг другу передавали, нюхали, на зуб пробовали. А когда позже увидел поезд, телевизор — так это вообще шок был. В семьдесят пятом, когда мне было двенадцать, родителям мордовская глухомань надоела, и мы переехали в Нижний Новгород, где мама с папой устроились работать на хлебокомбинат. А я закончил школу и собрался поступать в Ленинградское военно-морское училище. Не прошел медкомиссию по зрению: левый глаз чуть-чуть не дотягивал до единицы. Но твердо решил, что стану военным, ходил и надоедал всем в военкомате: хочу в военное училище.
       И тогда один капитан стал агитировать меня за Киевское общевойсковое: "Даже не сомневайся, Серега, я тебе плохого не посоветую". И напевал при этом слова популярной песенки: "Ах, город Киев, цветут каштаны..." На эти каштаны я и купился. Cобрал чемодан с десятком книжек, мать дала смену белья да 30 рублей на дорогу — больше не было. Как ни странно, поступил, хотя конкурс там восемь человек на место. Закончил факультет разведки — и в Чучковскую бригаду спецназа. Три месяца там поболтался, и говорят мне: "Пора, товарищ лейтенант. Отчизна в опасности".
       29 сентября 1985 года я стал командиром разведвзвода отряда спецназа ГРУ, который находился в городе Асадабад (провинция Кунар). А в Союз вернулся уже через семь месяцев — 18 апреля 1986 года.
       
Первый душман оказался выпускником Академии имени Фрунзе
       Разведгруппа — это подразделение из 20-50 человек, которое постоянно действует на вражеской территории. Рядом нет ни авиации, ни артиллерии, ни начальников с большими звездами. Наше оружие — внезапность. К примеру, моя группа получила задание уничтожить банду, а до кишлака, в котором она засела, нужно трое суток лезть по горам. Вот тут и начинается: каждый патрон — это дополнительная тяжесть. Я не шучу — брали не более 300 штук на человека. Одна фляга на двоих, один сухпай на троих, а что такое каски, сапоги, бушлаты, бронежилеты, мы вообще не знали. Ранили одного — все, операция отменяется, нужно возвращаться. И не только потому, что с ним в гору не залезешь. Была стрельба, а значит, тебя обнаружили.
       Боевые операции проводили раз в три-четыре дня без выходных. Правда, если праздник какой, или съезд идет партийный, лазить в горы запрещали. Вдруг потери? А кому охота статистику портить, когда все трудящиеся в едином порыве. Но и в обычные дни "выход" (потери.— Ъ) у нас был самый большой в контингенте. Из 150 человек, которые служили в нашем отряде, две трети вернулись домой в цинковых гробах.
       Награды давали не за участие в боевых операциях, а за результат. Ствол притащил вражеский — медаль получи. А если советника привел или, к примеру, журналиста американского (они иногда крутились там вместе с "духами") — можно и для ордена дырочку сверлить. А за "Стингер" (ими сбивали наши самолеты и вертолеты) давали Героя. Естественно, награждали и за пролитую кровь.
       Свой первый бой помню как сейчас. Ничего особенного не было. Ни страха, ни ярости — только охотничий азарт. По горам бегают человечки, а ты стреляешь в них, как в тире. Ну, и они в тебя, конечно. Нам тогда приказали захватить учебный центр "духов", расположенный на границе с Пакистаном возле кишлака Шамархель. Кстати, командовал этим центром бывший выпускник Академии имени Фрунзе. Мы будто в Союз обратно попали: кусты пострижены, бордюры побелены. Но и воевали они здорово: в бою убили нашего командира и еще 14 человек.
       А сам я в тот раз легко отделался — "лифчик" спас (нагрудная сумка для переноски автоматных рожков.— Ъ). В нескольких метрах рванула граната, и меня здорово шарахнуло в грудь. Очнулся — сам весь в дырках, а крови вроде нет. Я "лифчик" cнял, рожки вынул, а в них осколки торчат — пришлось все выкинуть. Правда, в том же бою я с убитого "духа" новый "лифчик" снял — красный, китайский. В нем и проходил до конца.
       
Очнулся без руки. Перед глазами небо
       Свой первый орден Красной Звезды я получил за ДШК (крупнокалиберный стационарный пулемет), мы их сразу три добыли.
       22 октября 1985 года мою группу вертолетчики по ошибке высадили не на ту гору. Огляделись — стоим посреди кишлака, прямо на огневой позиции "духов". Повезло нам, они дрыхли как сурки. А когда проснулись, стали пулеметы разворачивать, мы их забросали гранатами. Потом выхватили ножи и в рукопашную: нам отступать некуда, вертолет уже улетел. Уцелевшие "духи" рванули к подножью горы. Мы потом наблюдали, как свои их добивали. Резали, как баранов, ножами.
       В том же бою я впервые увидел в деле своего командира отряда Гришу Быкова. Вот это был воин от Бога. Люди шли за ним в любую "задницу" и были уверены — вытащит. Сейчас про него много пишут — мол, людей столько спас. Да, верно, спас... Но спас оттуда, куда сам и затащил. Беда Гриши была в том, что он на войне был помешан. Ночная резня, риск, опасность, кровь — вот его стихия. Хотя сам даже оружия не носил — планшет, фонарик и ракетница. Говорил, что у меня солдаты стрелять умеют, а мое дело — командовать. А к мирной жизни приспособиться так и не смог — застрелился.
       Ну, а в том бою "духи", после того как добили провинившихся, переключились на нас. Двое суток бегали от них по горам. Минировали за собой тропу и через несколько минут слышали взрывы: они шли буквально по пятам.
       Второй орден — за кровь. Бой у кишлаков Чашман-Масти и Горби-Баднаш 18 апреля 1986 года стал для меня последним. Он длился более десяти часов, и тогда мы потеряли восемь человек. А еще 20 получили ранения.
       В это время в Кабуле началась кампания по отстранению от власти Бабрака Кармаля. Постоянно проходили митинги, демонстрации, вооруженные стычки. Все группировки потянулись к столице: решили воспользоваться неразберихой и успеть к дележу власти.
       Тогда нашей роте поставили задачу разгромить довольно крупную банду в районе кишлака Джигдалай. Разгромили. Потом, уже на отходе, уничтожили исламский комитет уезда Сурубай — это что-то вроде нашего горкома партии. Но уйти из района за ночь не успели, пришлось закрепляться на склоне горы. Моя группа заняла самую нижнюю позицию.
       Рано утром "духи" начали психическую атаку: обкурились за ночь и бросились сразу со всех сторон с криками и беспорядочной стрельбой. Первую из наших групп (ею командовал Игорь Тупик) сбили с высотки и стали окружать. Тупик отбивался, но когда из десяти человек шестеро погибли, а "духи" подошли на бросок гранаты, вызвал огонь артиллерии на себя. Под грохотом взрывов стали выходить из окружения. Раненые ползли вниз и умирали. Тупик с сержантом прикрывал отход. Когда подоспела наша группа, они уже оба погибли, Игорю пуля попала в сонную артерию. Мы сожгли тот кишлак, взяли лошадей и ослов, погрузили на них раненых, убитых и стали спускаться вниз.
       Но там нас опять встретили душманы. На этот раз отход прикрывал мой боец Сергей Богачев. Мы уже спустились вниз, а его все нет. Я думаю, надо идти выручать. Подползаю к его укрытию и вижу: лежит Серега ни жив ни мертв, а вокруг его головы разрывные пули щелкают. Позицию пристрелял снайпер. Сам уже не выберешься. Я его за ноги оттащил за камни, а сам решил выглянуть из укрытия — вдруг удастся того "духа" "снять". Но он меня опередил. Дал очередь, и все в цель — у китайского Калашникова кучность хорошая. Очнулся, перед глазами небо. Посмотрел в сторону — моя рука лежит отдельно...
       Снова очнулся уже в джелалабадском госпитале. Узнал от врачей, что получил три пули: в шею, легкое, а еще одна, разрывная, ударила в правую ключицу. Руку в течение одиннадцати часов пришивал военный хирург Игорь Александрович Махлин — спасибо ему большое.
       С войны, кстати, здоровым никто не вернулся. Если не ранило, то переболел гепатитом, тифом или малярией. Понос у всего личного состава начинался в апреле и заканчивался только в ноябре.
       
Крестики и нолики
       В Союзе мне за ранение полагалось 600 рублей, но с них вычли подоходный налог. О деньгах, правда, тогда я не думал. Другие заботы были: на пришитой руке зашевелился первый палец, и я начал учиться писать.
       В начале исписал крестиками и ноликами 70 ученических тетрадей. Потом стал переписывать журналы "Наука и жизнь". Ежедневно делал специальную гимнастику. К примеру, рассыплю коробок со спичками по полу и собираю их — это было труднее всего, рука не слушалась.
       Сейчас, кстати, я могу 18 раз подтянуться и раз 60 отжаться от пола. А почерк даже стал лучше, чем до ранения.
       В 1987 году выписался из госпиталя и сразу подал рапорт Язову, чтобы вернули на службу. 12 лет отработал в нижегородском военкомате, первое время в отделении призыва, потом стал начальником отдела учета солдат и сержантов запаса. Там, кстати, продолжает работать моя жена Татьяна, а сам я уволился. Военкоматы, на мой взгляд, сегодня никому уже не нужны. Идеологию упустили! Мне многие призывники откровенно говорили: лучше в тюрьму пойду, чем в армию. И это понятно — у бандитов деньги, романтика, а у офицера что?
       Недавно закончил трехмесячные курсы для офицеров запаса при Волго-Вятской академии госслужбы. Изучал менеджмент, маркетинг, деловую психологию, компьютер. Надеюсь, что найду работу, а пока кручусь, как могу. Например, по ночам выезжаю "бомбить" на своем "Москвиче" — выходит рублей 80 за смену.
       Мы с женой живем только ради нашего сына Коли. Он с рождения страдает тяжелым заболеванием — таким же, как и сын убитого генерала Рохлина. Наши мальчишки, кстати, друзья.
       Недавно мой Коля научился мыть посуду. Мы целый год делали это вместе: я брал его руку и водил по тарелке. Теперь он моет посуду сам, но, конечно, за ним приходится перемывать. Учу его писать, ведь в школу он ходить не может. Вот так, когда-то сам крестики-нолики рисовал, а теперь все по новой. Денег, конечно, не хватает. Ведь Коле только на поддерживающие лекарства требуется 280 рублей в месяц.
       Ничего, прорвусь! У каждого свой крест — у кого деревянный, у кого железный. А мне золотой достался, самый тяжелый.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...