Вряд ли человек, находящийся в трезвом уме и здравой памяти, услышав, что главной героине фильма касатки в океанариуме откусили ноги, искренне — несмотря на определенную фантастичность предполагаемых обстоятельств — загорится желанием посмотреть "Ржавчину и кость" Жака Одьяра. Но и в естественном и решительном нежелании смотреть его публично не признается, не желая прослыть циником, равнодушным к человеческим страданиям. Физиологический гуманизм — достаточно вспомнить парализованных героев "Моря внутри" (2004) Алехандро Аменабара и "Скафандра и бабочки" (2007) Джулиана Шнабеля — выделился в отдельный жанр мирового кино. О чем свидетельствует появление комической вариации на тему — фильма Оливье Накаша и Эрика Толедано "1+1" (2011), зрителям которого дозволено посмеяться над шуточкой, адресованной люмпеном-сиделкой парализованному миллионеру: "Нет ручек, нет и конфетки".
Фильмы об увечных героях, или, если верить аннотациям, "обретающих силы к жизни", или, напротив, борющихся за эвтаназию, всегда вызывают подозрения в том, что режиссеры шантажируют зрителя избранной темой. Шантаж этот корыстен: сомнения в художественной состоятельности фильма будут трактованы как цинизм. Особенно силен привкус шантажа, когда титры удостоверяют, что фильм — даже "1+1" — основан на чьих-то реальных страданиях.
"Ржавчина и кость", слава богу, "реальными событиями, положенными в основу фильма" не страхуется: это просто экранизация рассказа канадца Крейга Дэвидсона. И он вовсе не о страданиях несчастной героини, хотя да, Стефани (Марион Котийяр) изувечили касатки, которых она дрессировала в Антибе. Но Стефани главной героиней не назовешь: она — почти что персонаж второго плана. Противоядие от излишнего пафоса Одьяр вводит зрителю при первом же ее появлении на экране, когда Стефани получает по морде на второсортной дискотеке. А уже обезножив, изрядную долю времени она проводит, с радостным интересом наблюдая за полуголыми потными мужиками в трениках, которые на городских задворках лупцуют друг друга, практикуя доморощенные бои без правил.
Как раз один из этих мужиков — Али (Матиас Шунарт) — и есть главный герой. Хотя ноги у него целы, да и руки, не говоря уже о члене, функционируют исправно, несмотря на постоянно разбитые костяшки пальцев, он, пожалуй, заслуживает не меньшего сочувствия, чем Стефани. Потому что, назовем вещи своими именами, пребывает "в полной жопе", без какой-либо надежды оттуда выбраться.
Али — отец-одиночка с пятилетним Сэмом на закорках. Бездомный: из северной Франции он перебрался в Антиб, где только и нашелся для него, пока не выгонят и отсюда, уголок в гараже зятя. Безработный, да еще и без профессии: опять-таки пока не выгонят, пристраивается то ночным сторожем в супермаркете, то вышибалой на дискотеке. То есть ему даже повезло, что со Стефани приключилась беда: хоть живая душа в жизни появилась. А то от мимолетных подружек одни неприятности: быстрый трах на рабочем месте чреват увольнением.
Али — человек, которого отовсюду выгоняют.
Одна блестящая, чисто одьяровская, но боюсь, что подсмотренная в жизни деталь исчерпывающе характеризует среду, в которой варится Али, его родственники и знакомые. У сестры на кухонных полках продукты расставлены в соответствии со сроком годности. Точнее, с истекшим сроком годности: хозяйка приносит домой выброшенные за его истечением продукты из супермаркета, где работает кассиршей. Все и все в "Ржавчине и кости" именно что просроченное: срок годности жизни вышел, а казалось, что и не начинался. Такие дела.
Одьяр, один из лучших европейских режиссеров, не изменил себе. Все его фильмы — тосты "за тех, кто в жопе". Али — самый что ни на есть органичный для него герой. Таким был пятидесятилетний Симон ("Смотри, как падают люди", 1994), живущий, если это можно назвать жизнью, местью за друга-полицейского, лежащего в коме. И ничтожный Альбер Деусс ("Очень скромный герой", 1996), выдумывающий себе героическое военное прошлое. И громила Том ("Мое сердце биться перестало", 2005), мечтающий быть пианистом. И глухая замухрышка Карла ("Читай по губам", 2001), находящая идеального партнера в мелком уголовнике, не чувствующем боли. И дремучий Малик Эль Джебена ("Пророк", 2009), который обречен был сгинуть в тюрьме, если бы Одьяр на сей раз не решил снять сатирическую притчу о том, что последние в прекрасном новом мире станут первыми, но отнюдь не в библейском смысле.
Они все каждый по своему инвалиды. Единственный для них шанс — найти родственную, столь же увечную в том или ином смысле душу. И Одьяр — щедрая душа — дает им этот шанс, пусть, как правило, не сочетающийся с общественной моралью, как в "Читай по губам" или "Пророке", или с клише экранного физиологического гуманизма, как в этом фильме.