"Коммерсантъ" начинает новую серию публикаций — интервью с ведущими зарубежными финансистами. Один из крупнейших международных инвестиционных банков Morgan Stenley Dean Witter работает в России с 1994 года. С его президентом по российским операциям РАЙРОМ СИМОНЯНОМ беседует корреспондент Ъ ЮЛИЯ Ъ-ПАНФИЛОВА.
Россию развратили
— Morgan Stenley, так же как и некоторые другие известные западные инвестиционные банки, охотно помогал федеральным, региональным властям, а также российским корпорациям выходить на мировой рынок капитала. Вы согласны с мнением, что, приучив Россию к легким деньгам, зарубежные банки способствовали кризису?
— Нельзя говорить о роли инвестиционных банков в отрыве от общего контекста. Взаимные неплатежи, несобираемость налогов, отсутствие системы банкротств, нереалистичный бюджет — вот в чем основная проблема. Плюс к тому практически не работала исполнительная власть. Все это должно было когда-то выстрелить. Наконец, глобальный кризис на мировых рынках, против которого правительство ничего не могло предпринять.
Но некоторые основания для такой формулировки вашего вопроса, конечно, есть. Избыток ценных бумаг — одна из причин кризиса. Количество потенциальных покупателей по евробондам очень ограниченно, поэтому к объему и срокам их размещения нужно подходить крайне аккуратно. Иначе при выпуске очередного транша менее выгодные бумаги сбрасывают и покупают более выгодные. Что и произошло с российскими евробондами. Затем внутренний долг был конвертирован во внешний, в результате рынки не выдержали напора бумаг, после чего последовал коллапс.
Кроме того, когда рынок был горячим, банки резко снизили свои стандарты в оценке рисков вложений в российские бумаги и стали буквально выстраиваться в очередь к российским клиентам, предлагая все более выгодные условия. В итоге клиентов просто развратили, создав иллюзию: чего бы они ни захотели, они все получат. Нередко использовали и такой прием, как bridge loan (промежуточное финансирование). Предположим, эмитент хочет выйти на рынок капитала, но сначала нужно пройти процесс проверки. В этом случае банку ставится условие: вы получите контракт, если поможете сейчас. Дайте нам пока $20-30 млн — перекрутиться. Увы, это было и в корпоративном секторе, и в государственном. Это значит, что облигации будут выпущены на любых условиях — банку нужно вернуть деньги.
— Но Morgan Stenley тоже не один год работал в России. Значит, все сказанное можно отнести и к вам?
— Нет, мы не работали с российским правительством. Morgan Stenley — очень консервативный банк. Мы считаем, что лучше отказаться от сделки, если нельзя выполнить ее хорошо. Можно, конечно, осуществить сделку, заработать свою комиссию, правительство получает деньги, а ты уносишь ноги. Но будет не только сегодня, будет ведь завтра и послезавтра. А потеряв репутацию, можно и не вернуться. По тем же причинам мы недавно отказались от участия в тендере на роль финансового советника по продаже второго пакета акций "Связьинвеста". Мы поняли, что при заданных условиях не сможем выполнить главную задачу — максимально увеличить доходы правительства. Условия таких конкурсов должны быть прозрачными и равными для всех. Впрочем, есть и примеры удачного сотрудничества: c помощью Morgan Stenley продано на $430 млн ADR "Газпрома".
У Примакова нет выбора
— Вы говорите, что для Morgan Stenley важна репутация в России. Но что могут сейчас здесь делать инвестиционные банки?
— Для Morgan Stenley Россия важна стратегически. В руководстве банка есть понимание того, что лет через пять-десять Россия будет нормальной рыночной страной, с понятными правилами игры. И мы хотим к этому времени иметь надежные позиции, успеть выстроить бизнес и стать компанией номер один.
Пока же мы вырабатываем позицию, как вести себя в данной конкретной реальности. Она сейчас плоха. И станет еще хуже, если будет дефолт по евробондам. Впрочем, я не думаю, что это произойдет, сумма выплат по ним не столь велика. Более того, я считаю, что и переговоры с Лондонским клубом будут успешными. Кроме того, ситуация на мировых рынках сейчас лучше, чем полтора-два месяца назад, после коллапса экономики развивающихся стран. Поэтому нельзя исключать, что Россия может выйти на мировые рынки раньше, чем предполагается сейчас. Так было, например, с Мексикой: после дефолта в 1994 году ей удалось это сделать буквально через несколько месяцев. Но для этого должно быть еще одно условие: если правительство не сделает каких-то неразумных шагов.
— Что вы называете неразумными шагами?
— За рубежом ждали, например, что после прихода Геращенко с Маслюковым начнется возврат к плановой экономике, запустят печатный станок, будет ренационализация. А ничего такого не произошло, оказалось, все не так страшно. Настроения за рубежом сразу переменились. Поэтому и с Кириенко в Лондоне институциональные инвесторы разговаривали охотно.
— А сейчас как вы оцениваете действия российского правительства?
— Главная заслуга Евгения Примакова в том, что он консолидировал властные полномочия. Для инвесторов хуже всего неопределенность, потому что невозможно просчитать риски вложений, да и понять — можно ли вообще вкладывать. Теперь нужна осмысленная экономическая программа. Это будет видно по бюджету следующего года. Вообще, я считаю, что Примакову досталась ситуация более простая, чем это было при Черномырдине и Кириенко. У него нет выбора. Раньше можно было занять и на внутреннем рынке, и за рубежом — а теперь денег никто не дает. Это очень дисциплинирует: можно тратить только то, что есть.
Банки нужно банкротить
— Morgan Stenley не предлагал своих услуг по восстановлению российской банковской системы?
— Мы обсуждали это, когда решали, что делать в 1999 году. В итоге сочли, что риски очень велики.
— В чем вы видите основной риск?
— В принципе все заявления, которые делает первый зампред ЦБ Андрей Козлов, очень разумны. Я не сомневаюсь, что и Виктор Геращенко знает, что нужно делать и как это сделать в контексте России. Но вопрос в том, сможет ли он это сделать по политическим соображениям,— ясно, что процесс реструктуризации банковской системы стал политическим, особенно с точки зрения отбора тех банков, которые будут спасать.
Впрочем, уже сделана одна ошибка, которую поправить нельзя: с неплатежеспособными банками нужно было разбираться срочно, сразу. Между тем с начала кризиса уже прошло более трех месяцев, и до сих пор ничего не предпринято. И слишком много непонятного. Непонятна идея со спасением 18 банков: почему именно эти банки, да и кто они, собственно говоря? До сих пор неясно также, кому будет подчиняться агентство по банковской реструктуризации. Еще один важный момент: в отношении конкретных лиц, про которых точно известно, что они выводили активы из банков за границу во время моратория, должно быть проведено судебное разбирательство.
Тем не менее, как бы сложно ни обстояло дело, я все равно считаю, что есть возможность создать в России эффективную банковскую систему.
— Кого конкретно вы имеете в виду, когда говорите о выводе активов из банков?
— Об этом лучше спросите зампреда ЦБ Виктора Мельникова: он должен знать лучше, поскольку отвечает за валютный контроль.
— Будут ли иметь успех намерения правительства предложить западным кредиторам вместо возмещения долгов акции банков-должников?
— Вопрос в том, имеются ли у этих банков активы, привлекательные для западных партнеров. Есть сомнения на этот счет.