Власов
Валентин Власов: дефолт — внутреннее дело России и на Чечню не распространяется
Представитель президента России в Чечне ВАЛЕНТИН ВЛАСОВ приступил к выполнению своих обязанностей почти в полном объеме. Лежа в ЦКБ, он принимает посетителей, с которыми обсуждает проблемы вверенного ему региона. Власова радует то, что, несмотря на дефолт, российские деньги в Чечню пошли.
— Как ваше самочувствие, Валентин Степаныч?
— Отлично.
— То есть если б не врачи, то вы б и на работу вышли?
— Я не люблю лукавить, пафос здесь не нужен. Даже если б и не врачи, рубаху на себе не рвал бы. Я считаю, что нужно обследоваться. Не потому, что я там находился, а просто раз уж есть такая возможность, почему ее не использовать? Я забыл, когда это делал в последний раз.
А работать я и не прекращал. Постоянные телефонные разговоры, в город выезжаю. И с Чечней связь не порываю. Вот ко мне Ахмет Закаев (вице-премьер Чечни.— Ъ) обратился насчет возврата в музей в Чечню картины "Горный поток" работы Миронова. Картину я нашел, созвонился вчера со Ставрополем, с Буденновском и Закаеву сказал: "Письмо в руки, человека с ногами и — вперед в Буденновск".
— Вы планируете и дальше заниматься Чечней?
— Что значит — планируете? Я нахожусь в этой должности, просто в настоящее время я на больничном. Но я официально все равно нахожусь на работе.
— Каково место Чечни в списке проблем России?
— Это проблема номер один.
— Ельцин и Примаков тоже так считают?
— Я им таких вопросов не задавал.
— Ну вы теперь, по крайней мере, очень отчетливо себе представляете, что такое быть в плену, в заложниках...
— Да... Условия у всех были разные, но в любом случае это экстремальные условия, конечно. Резкий переход из одних условий в другие — это непростой процесс. Когда человек побывал в экстремальных ситуациях, надо ему как-то осмотреться, отдохнуть, успокоиться.
— У вас были какие-то рекомендации на случай попадания в плен?
— Какие могут быть рекомендации, что вы говорите? Я не хочу даже думать об этом... Советовать — это как бы пропагандировать этот бизнес. А это, вообще, преступление — то, что делают, это не по-человечески.
Да и вообще, нельзя тут давать советы, условия разные и ситуации разные. Самое главное — это все-таки ты сам. Только ты можешь определить, как быть в такой ситуации, больше никто тебе ничего не скажет.
— Ну вот а вы лично — как держались?
— Когда я попал в эту ситуацию, я стал работать своим головным мозгом и придумывать: как выжить, что для этого необходимо? Я сказал себе: год. Год это продлится, и не надо ждать чудес, не надо рассчитывать на скорое освобождение. Поэтому я спокойно распределил свои силы.
— Многие заложники, побывавшие в чеченском плену, рассказывают совершено жуткие истории. Например, англичанка Карр, которая, кстати, некоторое время сидела вместе с вами, призналась, что ее насиловали на глазах собственного мужа. А одного солдата каждый день били, а когда он терял сознание, приводили в чувство с помощью электротока. С вами что-то подобное было?
— Я не хочу про это говорить.
— Отрубили, раз и навсегда?
— Отрубил — и все. У меня должность другая, я не могу плакать. Когда меня принимали на работу, я знал куда шел. Поэтому рассказывать о страстях-мордастях... Ну зачем? Нужно условия менять, чтобы такого не было. И вытаскивать всех тех, кто находится в плену. Это просто мой долг.
— Руководители чеченских спецслужб считают, что вас похитили по заказу российских спецслужб, недовольных политикой Ельцина на Северном Кавказе. Как вы относитесь к этой версии?
— Каждая сторона друг на друга валит... Меня захватили в Чечне. Там возбудили уголовное дело. Есть живой водитель, охранники. Нужно провести соответствующие мероприятия и ответить на все вопросы. Вот и все, я комментировать больше ничего не буду.
— А почему же в тот злополучный день вы поехали в Ингушетию не с федеральной охраной, а с чеченской?
— Ну, так получилось. Раз поехал, значит, были обстоятельства. По распоряжению президента обеспечением моей безопасности занималась федеральная служба охраны. Но у нас есть межправительственное соглашение о том, что за эти вопросы отвечает министерство шариатской безопасности. Им платили деньги, и они выполняли свои функции. Другое дело, как выполняли... Хотя если у бандитов была задача "взять и никаких гвоздей", то я думаю, что это произошло все равно бы. Киллеры же бьют людей, в том числе и тех, которых охраняют. Но кто знает, откуда в тебя выстрелят или где остановят.
Но я твердо считаю: все, что произошло со мной,— это не случайно. 24 ноября я встречался с секретарем Совета безопасности Бордюжей. Проговаривали разные вопросы, и не только по Чечне, но и все, что связано с Северным Кавказом. Нельзя допустить, чтобы этот регион превратился в криминальный очаг. Мы можем там иметь такую непредсказуемую ситуацию, что и подумать страшно.
— И все-такие террористы преследовали политические цели или сугубо корыстные?
— А это уже проблема тех, кто взял и кто освобождал. Я уже к этим вопросам никакого отношения не имею.
— Как после этого изменился ваш взгляд вообще на жизнь?
— Я заметил, что добрее стал. Не знаю, это хорошо или плохо, но я добрее стал. Стал спокойней. Раньше я мог сорваться, а сейчас контролирую себя во многих вопросах, даже в семье. Да и не хочу я больше на эту тему, это все ушло. Да и потом люди, которые этим занимаются, они все равно не прислушиваются к критике.
— Как вы общались с людьми, которые вас захватили, охраняли?
— Лиц их я не видел, они были закрытые, но контакты все равно были. Я спрашивал, как у них здоровье, говорил, дай Бог, чтобы в их семьях был мир. Такие разговоры были. И я интересовался событиями, какие изменения были. Информацией я владел, что одно правительство у нас поменялось, другое правительство у нас поменялось.
Я для себя считал, что это информация отрицательная в психологическом плане. Все равно для меня это худо.
Только одну новость я тяжело и больно переживал: когда мне сказали, что захватили и убили Акмаля Саидова (заместитель полпреда правительства России в Чечне. Он вел переговоры об освобождении Власова.— Ъ). Я ведь его хорошо знал, я же работал раньше в представительстве правительства, мы были с ним в одном коллективе.
Хотя я не подал виду, я это пережил тяжело, чисто человечески.
— А вы не связываете это убийство с переговорами по поводу вашего освобождения?
— Нет, все, что связано с освобождением, это не мой вопрос. Это вопрос правоохранительных органов. Каждый профессионально должен заниматься своим делом и комментировать его. Если это не мое, ну зачем догадки строить?
— А вот чисто по-человечески вам, наверное, часто задают вопрос: как быть с Чечней? Чеченцы — враги или друзья? Как к ним относиться?
— Мне один корреспондент — не будем называть газету — примерно так поставил вопрос: "Чеченцы — какой же это народ? Это же бандиты, преступники!"
Я ему ответил, что разговаривать с человеком, у которого такие мысли и взгляды, просто не могу. Обижаться на весь народ — ну это просто не обсуждаемый вопрос.
— Чечня по предложению Ельцина пыталась унести столько суверенитета, сколько сможет унести, так? И что, она взяла больше, чем смогла бы унести?
— Ну конечно. И в Чечне, и в России было опьянение демократией.
— А если поставить Чечню в один ряд с Северной Ирландией, Страной Басков, Квебеком, Эритреей, то что?
— Нельзя их ставить рядом. Чечня — это Чечня. Сравнивать — значит притягивать. Если я с чеченцем сяду, то я буду с ним говорить и не отвлекаться на ирландца. Не нужен мне ирландец!
— Какая самая большая трудность в отношениях с Чечней?
— Известно какая — правда, у нас никто об этом говорить не любит. 12 мая 1997 года был не один документ подписан — два: не только о мире, но и — об экономической помощи Чечне! Мы тогда взяли на себя обязательство восстановить ее экономику. Мы сейчас не обсуждаем, надо было это делать или не надо, это дело прошлое. А сегодня мы стоим перед железным фактом: обязательство взяли, а выполнять его не выполняем.
— Вы говорите: дать Чечне денег. А сколько?
— Чеченцы хотят взять деньги в качестве контрибуции и потратить по своему усмотрению. Я вообще противник живых денег. Если б Россия брала на Западе технологии, то давно бы наладила свое производство. А то брали деньги, они рассыпались, а теперь их отдавать. А куда они делись? Одно уголовное дело, другое, а денег нет.
— Но была какая-то сумма, которую Чечня требовала и с которой Россия согласилась?
— Нет.
— То есть те 150 млрд долларов, которые Чечня требует, Россией не признаны?
— Нет.
— И вот в такой ситуации, когда Чечня обижается, что мы ей не отдаем обещанных денег, вы сидите в чеченском плену и вдруг узнаете, что наступил полный дефолт. Да, попали вы... Было отчего огорчиться!
— Нет, я за себя не боялся... Я о другом. Вот 29 октября Евгений Максимович Примаков встретился с президентом Масхадовым, они подписали совместное заявление. По этому заявлению должен быть принят документ. Но уже месяц прошел, а документа нет!
Я сегодня разговаривал с Мухарбеком Дедиговым — это мой заместитель, он находится в Грозном,— он сказал, что деньги уже на счете. То есть профинансированы все работы, связанные с транспортировкой нефти (эксплуатация, охрана, ремонт нефтепровода). Профинансирована частично выплата заработной платы бюджетным организациям. Принято решение по восстановлению цементного комбината. Но я опять говорю: это сегодня. А обещали мы сразу начать финансирование! Пообещали и долго ничего не делали. Все, что связано с национальным вопросом... Это настолько тонко, тут надо быть предельно аккуратным. Нельзя тут манипулировать! Если бы мы хотели взорвать ситуацию — нет проблем, это элементарно. Но если мы хотим созидать — тогда нельзя шутить этим вопросом. Сегодня мало кто задумывается: если мы оставим Чечню в таком состоянии, она будет какой? Непонятно... Ситуация непредсказуема. Ведь весь криминал может туда уходить. Представляете, какой тогда очаг мы там получим? Я этого не хочу. Поэтому я очень болезненно переношу все, что делается с республикой.
— Вы так говорите, как будто никакого дефолта не было! Помогать Чечне материально? Тем более что обещали? Но где взять денег? Мы своим не платим, Западу отказали — а что ж в такой ситуации с чеченцами делать?
— Что делать? Что обещали, то и делать. Восстанавливать экономику.
— То есть вы утверждаете, что дефолт на Чечню не может распространяться?
— Не может.
Интервью взяли ИГОРЬ Ъ-СВИНАРЕНКО и ЛЕОНИД Ъ-БЕРРЕС
Представитель президента России в Чечне ВАЛЕНТИН ВЛАСОВ приступил к выполнению своих обязанностей почти в полном объеме. Лежа в ЦКБ, он принимает посетителей, с которыми обсуждает проблемы вверенного ему региона. Власова радует то, что, несмотря на дефолт, российские деньги в Чечню пошли.
— Как ваше самочувствие, Валентин Степаныч?
— Отлично.
— То есть если б не врачи, то вы б и на работу вышли?
— Я не люблю лукавить, пафос здесь не нужен. Даже если б и не врачи, рубаху на себе не рвал бы. Я считаю, что нужно обследоваться. Не потому, что я там находился, а просто раз уж есть такая возможность, почему ее не использовать? Я забыл, когда это делал в последний раз.
А работать я и не прекращал. Постоянные телефонные разговоры, в город выезжаю. И с Чечней связь не порываю. Вот ко мне Ахмет Закаев (вице-премьер Чечни.— Ъ) обратился насчет возврата в музей в Чечню картины "Горный поток" работы Миронова. Картину я нашел, созвонился вчера со Ставрополем, с Буденновском и Закаеву сказал: "Письмо в руки, человека с ногами и — вперед в Буденновск".
— Вы планируете и дальше заниматься Чечней?
— Что значит — планируете? Я нахожусь в этой должности, просто в настоящее время я на больничном. Но я официально все равно нахожусь на работе.
— Каково место Чечни в списке проблем России?
— Это проблема номер один.
— Ельцин и Примаков тоже так считают?
— Я им таких вопросов не задавал.
— Ну вы теперь, по крайней мере, очень отчетливо себе представляете, что такое быть в плену, в заложниках...
— Да... Условия у всех были разные, но в любом случае это экстремальные условия, конечно. Резкий переход из одних условий в другие — это непростой процесс. Когда человек побывал в экстремальных ситуациях, надо ему как-то осмотреться, отдохнуть, успокоиться.
— У вас были какие-то рекомендации на случай попадания в плен?
— Какие могут быть рекомендации, что вы говорите? Я не хочу даже думать об этом... Советовать — это как бы пропагандировать этот бизнес. А это, вообще, преступление — то, что делают, это не по-человечески.
Да и вообще, нельзя тут давать советы, условия разные и ситуации разные. Самое главное — это все-таки ты сам. Только ты можешь определить, как быть в такой ситуации, больше никто тебе ничего не скажет.
— Ну вот а вы лично — как держались?
— Когда я попал в эту ситуацию, я стал работать своим головным мозгом и придумывать: как выжить, что для этого необходимо? Я сказал себе: год. Год это продлится, и не надо ждать чудес, не надо рассчитывать на скорое освобождение. Поэтому я спокойно распределил свои силы.
— Многие заложники, побывавшие в чеченском плену, рассказывают совершено жуткие истории. Например, англичанка Карр, которая, кстати, некоторое время сидела вместе с вами, призналась, что ее насиловали на глазах собственного мужа. А одного солдата каждый день били, а когда он терял сознание, приводили в чувство с помощью электротока. С вами что-то подобное было?
— Я не хочу про это говорить.
— Отрубили, раз и навсегда?
— Отрубил — и все. У меня должность другая, я не могу плакать. Когда меня принимали на работу, я знал куда шел. Поэтому рассказывать о страстях-мордастях... Ну зачем? Нужно условия менять, чтобы такого не было. И вытаскивать всех тех, кто находится в плену. Это просто мой долг.
— Руководители чеченских спецслужб считают, что вас похитили по заказу российских спецслужб, недовольных политикой Ельцина на Северном Кавказе. Как вы относитесь к этой версии?
— Каждая сторона друг на друга валит... Меня захватили в Чечне. Там возбудили уголовное дело. Есть живой водитель, охранники. Нужно провести соответствующие мероприятия и ответить на все вопросы. Вот и все, я комментировать больше ничего не буду.
— А почему же в тот злополучный день вы поехали в Ингушетию не с федеральной охраной, а с чеченской?
— Ну, так получилось. Раз поехал, значит, были обстоятельства. По распоряжению президента обеспечением моей безопасности занималась федеральная служба охраны. Но у нас есть межправительственное соглашение о том, что за эти вопросы отвечает министерство шариатской безопасности. Им платили деньги, и они выполняли свои функции. Другое дело, как выполняли... Хотя если у бандитов была задача "взять и никаких гвоздей", то я думаю, что это произошло все равно бы. Киллеры же бьют людей, в том числе и тех, которых охраняют. Но кто знает, откуда в тебя выстрелят или где остановят.
Но я твердо считаю: все, что произошло со мной,— это не случайно. 24 ноября я встречался с секретарем Совета безопасности Бордюжей. Проговаривали разные вопросы, и не только по Чечне, но и все, что связано с Северным Кавказом. Нельзя допустить, чтобы этот регион превратился в криминальный очаг. Мы можем там иметь такую непредсказуемую ситуацию, что и подумать страшно.
— И все-такие террористы преследовали политические цели или сугубо корыстные?
— А это уже проблема тех, кто взял и кто освобождал. Я уже к этим вопросам никакого отношения не имею.
— Как после этого изменился ваш взгляд вообще на жизнь?
— Я заметил, что добрее стал. Не знаю, это хорошо или плохо, но я добрее стал. Стал спокойней. Раньше я мог сорваться, а сейчас контролирую себя во многих вопросах, даже в семье. Да и не хочу я больше на эту тему, это все ушло. Да и потом люди, которые этим занимаются, они все равно не прислушиваются к критике.
— Как вы общались с людьми, которые вас захватили, охраняли?
— Лиц их я не видел, они были закрытые, но контакты все равно были. Я спрашивал, как у них здоровье, говорил, дай Бог, чтобы в их семьях был мир. Такие разговоры были. И я интересовался событиями, какие изменения были. Информацией я владел, что одно правительство у нас поменялось, другое правительство у нас поменялось.
Я для себя считал, что это информация отрицательная в психологическом плане. Все равно для меня это худо.
Только одну новость я тяжело и больно переживал: когда мне сказали, что захватили и убили Акмаля Саидова (заместитель полпреда правительства России в Чечне. Он вел переговоры об освобождении Власова.— Ъ). Я ведь его хорошо знал, я же работал раньше в представительстве правительства, мы были с ним в одном коллективе.
Хотя я не подал виду, я это пережил тяжело, чисто человечески.
— А вы не связываете это убийство с переговорами по поводу вашего освобождения?
— Нет, все, что связано с освобождением, это не мой вопрос. Это вопрос правоохранительных органов. Каждый профессионально должен заниматься своим делом и комментировать его. Если это не мое, ну зачем догадки строить?
— А вот чисто по-человечески вам, наверное, часто задают вопрос: как быть с Чечней? Чеченцы — враги или друзья? Как к ним относиться?
— Мне один корреспондент — не будем называть газету — примерно так поставил вопрос: "Чеченцы — какой же это народ? Это же бандиты, преступники!"
Я ему ответил, что разговаривать с человеком, у которого такие мысли и взгляды, просто не могу. Обижаться на весь народ — ну это просто не обсуждаемый вопрос.
— Чечня по предложению Ельцина пыталась унести столько суверенитета, сколько сможет унести, так? И что, она взяла больше, чем смогла бы унести?
— Ну конечно. И в Чечне, и в России было опьянение демократией.
— А если поставить Чечню в один ряд с Северной Ирландией, Страной Басков, Квебеком, Эритреей, то что?
— Нельзя их ставить рядом. Чечня — это Чечня. Сравнивать — значит притягивать. Если я с чеченцем сяду, то я буду с ним говорить и не отвлекаться на ирландца. Не нужен мне ирландец!
— Какая самая большая трудность в отношениях с Чечней?
— Известно какая — правда, у нас никто об этом говорить не любит. 12 мая 1997 года был не один документ подписан — два: не только о мире, но и — об экономической помощи Чечне! Мы тогда взяли на себя обязательство восстановить ее экономику. Мы сейчас не обсуждаем, надо было это делать или не надо, это дело прошлое. А сегодня мы стоим перед железным фактом: обязательство взяли, а выполнять его не выполняем.
— Вы говорите: дать Чечне денег. А сколько?
— Чеченцы хотят взять деньги в качестве контрибуции и потратить по своему усмотрению. Я вообще противник живых денег. Если б Россия брала на Западе технологии, то давно бы наладила свое производство. А то брали деньги, они рассыпались, а теперь их отдавать. А куда они делись? Одно уголовное дело, другое, а денег нет.
— Но была какая-то сумма, которую Чечня требовала и с которой Россия согласилась?
— Нет.
— То есть те 150 млрд долларов, которые Чечня требует, Россией не признаны?
— Нет.
— И вот в такой ситуации, когда Чечня обижается, что мы ей не отдаем обещанных денег, вы сидите в чеченском плену и вдруг узнаете, что наступил полный дефолт. Да, попали вы... Было отчего огорчиться!
— Нет, я за себя не боялся... Я о другом. Вот 29 октября Евгений Максимович Примаков встретился с президентом Масхадовым, они подписали совместное заявление. По этому заявлению должен быть принят документ. Но уже месяц прошел, а документа нет!
Я сегодня разговаривал с Мухарбеком Дедиговым — это мой заместитель, он находится в Грозном,— он сказал, что деньги уже на счете. То есть профинансированы все работы, связанные с транспортировкой нефти (эксплуатация, охрана, ремонт нефтепровода). Профинансирована частично выплата заработной платы бюджетным организациям. Принято решение по восстановлению цементного комбината. Но я опять говорю: это сегодня. А обещали мы сразу начать финансирование! Пообещали и долго ничего не делали. Все, что связано с национальным вопросом... Это настолько тонко, тут надо быть предельно аккуратным. Нельзя тут манипулировать! Если бы мы хотели взорвать ситуацию — нет проблем, это элементарно. Но если мы хотим созидать — тогда нельзя шутить этим вопросом. Сегодня мало кто задумывается: если мы оставим Чечню в таком состоянии, она будет какой? Непонятно... Ситуация непредсказуема. Ведь весь криминал может туда уходить. Представляете, какой тогда очаг мы там получим? Я этого не хочу. Поэтому я очень болезненно переношу все, что делается с республикой.
— Вы так говорите, как будто никакого дефолта не было! Помогать Чечне материально? Тем более что обещали? Но где взять денег? Мы своим не платим, Западу отказали — а что ж в такой ситуации с чеченцами делать?
— Что делать? Что обещали, то и делать. Восстанавливать экономику.
— То есть вы утверждаете, что дефолт на Чечню не может распространяться?
— Не может.
Интервью взяли ИГОРЬ Ъ-СВИНАРЕНКО и ЛЕОНИД Ъ-БЕРРЕС