На сцене Кремлевского дворца избранные солисты Национального театра оперы и балета Украины выступили с концертом, хитом которого стал одноактный балет «Radio and Juliet», поставленный хореографом Эдвардом Клюгом на музыку британской группы Radiohead.
Визит украинцев во главе с художественным руководителем балетной труппы Денисом Матвиенко почитателей Radiohead взволновал гораздо сильнее, нежели балетоманов. Что довольно странно: 33-летний Денис Матвиенко — артист с мировым именем, проведший пару сезонов в Большом в качестве приглашенного солиста и до недавних пор являвшийся премьером Мариинского театра,— и сам по себе фигура весьма известная. Тем более любопытно было взглянуть на сливки киевской труппы, которую он недавно возглавил. Однако большую часть зрителей далеко не переполненного зала составляли молодые пары, с откровенной скукой пережидавшие классический дивертисмент, представленный киевлянами в первом отделении. Впрочем, и для любителей классики зрелище было не искрометным, хотя танцующий худрук выступал дважды (в па-де-де из «Корсара» и «Дон Кихота») и репутации не уронил: танцевал чисто и элегантно, вертелся как перпетуум-мобиле, запросто делая по 10–11 пируэтов, трюковые излишества подавал без видимых усилий, а на jete en tournant и вовсе летал, обжимая кулисы гигантской сцены. Но других звезд в труппе обнаружить не удалось. Получалось как у гоголевской Агафьи Тихоновны: то техника крепкая, да форма подкачала, то ножки хорошенькие, да слабо работают, то данные есть, а используются не на полную мощь.
Ко всему прочему, разнокалиберные па-де-де получились у киевлян на одно лицо: и коды почти одинаковые, и прыжки, и вращения, и стиль. Похоже, украинцы искренне полагают, что все это (включая «Щелкунчик» Вайнонена и «Дон Кихот» Горского) придумал один древний старикан по фамилии Петипа — во всяком случае, так было указано в программке.
К современности у киевлян отношение куда более внимательное: балет Эдварда Клюга «Radio and Juliet», поставленный им в прошлом году в Мариборе и перенесенный в Киев, артисты станцевали со знанием предмета и искренним чувством. Для часовой композиции хореограф использовал 11 песен Radiohead из культовых альбомов «OK Computer» и «Kid A». Альтернативный рок оказался пригодным для танца: атмосферным, эмоциональным, достаточно ритмичным и в то же время дающим простор воображению.
Хореограф Клюг поступил мудро, исключив из названия балета имя веронского любовника и избежав, таким образом, упреков в вольном обращении с первоисточником. В его спектакле для шести танцовщиков и одной балерины конкретных персонажей нет: девушка в трусах и шнурованном лифе, мужчины — в одинаковых костюмах-двойках на голое тело. Есть сцены-знаки, отсылающие к главным сюжетным поворотам: зарождение влечения, массовая драка (мастерски, кстати, поставленная), коленопреклонение перед воображаемым алтарем, убийство, самоубийство. Есть черно-белое видео, снятое дрожащей камерой: облупленный, некогда роскошный барочный дом, пустая квартира, на матрасе девушка. Отдельно — ее стопы, раздолбанные балетным трудом, отдельно — прекрасные глаза. Ожидание у окна, трогательная ключица. К финалу — мнимое самоубийство в ванной. Все происходит сегодня, вчера или завтра в любой стране.
Обрисовав таким способом концепцию балета и собственные задачи, Эдвард Клюг столь же последовательно утвердил тождество всех молодых людей: его персонажи изъясняются на одном языке. Нервном и импульсивном: конечности выдергиваются из суставов, корпус идет зигзагами, несгибаемые в коленях ноги крестят четвертые позиции — тела буквально вопят о тотальном одиночестве и одновременно об агрессивном стремлении навязать себя этому миру. Мизансцены повторяются из эпизода в эпизод: из стройной шеренги молодые парни один за другим вырываются на авансцену для отчаянного и краткого монолога. Ноги танцовщиков — самая малоподвижная часть их тел, пространство для самовыражения ограничено парой квадратных метров и только подчеркивает интенсивность хореографического языка, за лихорадочную эмоциональность которого отвечают в основном руки и корпус.
Сексуальности в этом балете мало, любовь здесь тоже обозначена движениями-символами, выражающими скорее доверие и взаимопонимание, чем эротическое влечение. При первой встрече парень и девушка, стоя лицом к лицу и глядя друг другу в глаза, синхронно вращают шеями, торсом, всем телом, постепенно увеличивая амплитуду кругов — трудно более доступно выразить идею завороженности друг другом. Столь же наглядно и столь же условно финальное самоубийство: сидящая рядом с неподвижным телом любовника девушка делает резкое движение шеей — темнота скрывает дальнейшее.
Во вдохновенных артистах, чувствующих себя на удивление свободно в жестко акцентированной, рваной хореографии трудно было признать тех ремесленников, которые с искусственным воодушевлением вымучивали классические па в первом отделении. Особо поразило преображение Юлии Москаленко из фальшиво-благостной Феи кукол, вскакивающей на пуанты с таким усилием, будто каждое ее releve последнее в жизни, в отчаянно-резкую и беззащитную Джульетту-тинейджера, пытающуюся обрести точку опоры в этом распадающемся на части мире. Разницу между мертвой классикой и живой современностью безошибочно прочувствовали и зрители, наградившие «Radio and Juliet» полновесными аплодисментами, которые, учитывая безнадежно глухую акустику Кремлевского дворца, вполне можно приравнять к овации.