Исполнилось пять лет со смерти Федерико Феллини. Смерти, которая для киноманов оказалась символичной. Его уход из жизни окончательно перевел интеллектуальное европейское кино из кризиса в небытие.
Не умри Феллини тогда — не было бы Тарантино сегодня. Он оказался одним из первых великих, возвестивших своей смертью: "Пришло время уходить". И сегодня смерть Куросавы кажется продолжением смерти Феллини. Творчество ныне живущих мастеров большого стиля — Бергмана и Антониони — отмечено печатью утраты. Раньше ее пытались называть смертью кинематографа, прежде всего европейского. Но в случае с Феллини уход конкретного человека стал воплощением гибели целого культурного слоя.
Еще пять лет назад вопрос не стоял так остро. Казалось: каждый из великих режиссеров способен в одиночку противостоять постмодернизму европейского или голливудского толка. И, несмотря на то что в последних фильмах Феллини повторяет себя, теперь очевидно, что в этом повторении заключалась последняя попытка кинематографа вернуться к тем ценностям, которые можно выразить старомодным словом "искренность".
Может быть, именно благодаря этому нарочитому воспроизведению самого себя Феллини заставил увидеть в своих фильмах не только эстета, интеллектуала, профессионала, но и человека, чьи слабости были важной частью его режиссерской манеры. Есть смысл и в слабостях, и в провалах: кинематографические неудачи последних лет Феллини лишь усиливали ностальгию по золотому веку кинематографа.
Феллини повезло с советским прокатом, благосклонно относившимся к его фильмам. Для советского зрителя его картины восполняли отсутствие Сальвадора Дали в музеях и Зигмунда Фрейда на книжных полках. Никто из других режиссеров не пользовался такой популярностью как у высоколобых любителей кино, так и у обывателей. Но если первых он тешил своим изощренным мастерством, то последние (за исключением Н. С. Хрущева, заснувшего на фильме "8 1/2") умудрялись воспринять ту самую искренность, которая открылась интеллектуалам только после ухода Феллини.
Его можно считать одним из самых точных синонимов кино. Если братья Люмьер представляли кинематографическую реальность как сон, Жорж Мельес — как балаган, анонимные порнографы раннего кино — как наслаждение, то все эти первые элементы Феллини соединил в своих фильмах. Это одна из самых простых концепций кино, но и одна из самых эффективных, позволившая его фильмам стать самыми зрительскими среди интеллектуальных.
Снимать кино для Феллини (а для нас — смотреть) — это всего лишь возможность управлять собственными сновидениями. Незадолго до смерти он мечтал снять фильм о летающем человеке, и больше всего его печалило, что сам он уже не летает во сне.
ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ