Кама Гинкас поставил детский утренник
Знаменитые российские режиссеры почти не балуют своим вниманием детскую аудиторию. Кама Гинкас, пожалуй самый "недетский" из них, решил нарушить традицию и инсценировал в московском ТЮЗе пушкинскую "Сказку о золотом петушке". Шутка мастера оказалась учебным пособием для его будущих зрителей.
Слово "сказка" из названия спектакля исчезло. На его место можно было бы поставить слово "игра", но тогда бы пришлось убирать упоминание о бдительной птице из драгметалла. "Золотой петушок" получился у Гинкаса не столько игрой в хрестоматийный сюжет, сколько игрой в театр вообще, особым уроком театральной формы, полезным любому возрасту.
Как именно знакомые завсегдатаю с детства тюзовские фойе и крашеная лестница преображаются в специальное место, отгороженное от реальности и называемое театром, не может не впечатлить даже тех, кто "игру в театр" видит в тысячный раз. Гинкас открывает театральную кухню, используя простые сценические фактуры вкупе с природными стихиями: рулоны оберточной бумаги задействованы в "Петушке" вместе с землей и огнем, клоунские носы и густые краски оттеняют черную "прозодежду" актеров. Самое неудобное и якобы неигровое место театрального здания (дети сидят прямо на полу, на мягких подушках, а взрослые — позади, на нескольких рядах маленького амфитеатра) режиссер неустанно театрализует, вплоть до финала, до последней реплики. У такого театра неисчерпаемый ресурс подручных выразительных средств.
Сознательно или нет, но Гинкас в "Петушке" наследует доброй традиции советского детского театра. Справедливо и многократно проклятая за пионерскую фальшь, эта традиция, тем не менее, сильна умением разыгрывать и делать на сцене видимыми хорошие стихи, наращивать на рифмованный словесный скелет плоть действия. "Золотой петушок" вырастает из дошкольной дразнилки — грех не задирать человека со смешным именем Дадон. Гинкас долго балансирует на зыбкой грани между детской игрой и взрослым капустником, не заигрывая и не развлекая. Для него важно убедить, что в театре высокоголосую травести можно всерьез принимать за уставшего царя, маленький холмик земли — за царство, а красную краску — за кровь.
Не случайно Гинкас, известный своим тяготением к экстремальным психологическим ситуациям, выбрал именно "Петушка" со странным сюжетом об отце, предающемся старческим любовным утехам рядом с трупами своих сыновей. Рассыпать по лестнице пластмассовые руки-ноги да развесить истекающие густо-красной жидкостью рубашки означает желание режиссера не напугать, но продемонстрировать свой метод. Гинкас всегда оставляет зрителю возможность психологически уцелеть, пережив истинное потрясение. Любой откровенный театральный шок у него замешан на игровых дрожжах, и доверчивость публики важна ему не меньше, чем способность сохранить самообладание.
В своих знаменитых спектаклях последних лет Гинкас заставлял публику страдать от вынужденной безучастности чужой судьбе, шла ли речь о Катерине Ивановне из "Преступления и наказания" или о приговоренных к смерти декабристах. И в этом стремлении встряхнуть зрителя и сделать его беззащитным он был столь же яростен, сколь ироничен, столь же жесток, сколь искусен. Эмоциональный остаток "Петушка", где режиссерская идеология сконцентрирована до наглядного примера для детей,— менее болезненный и не по-гинкасовски меланхоличный. Это ощущение обидной непричастности чужой и увлекательной игре, обидной необходимости оставаться в зрительном зале, даже когда отсутствует граница рампы. Впрочем, таково переживание "взрослого" зрителя. Детская же душа — потемки.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ