дали Нобелевскую премию
Нобелевская премия по литературе 1998 года присуждена португальскому писателю Жозе Сарамаго. Никакой сенсации на этот раз не произошло — премию вручат, можно сказать, очереднику района. Сарамаго — первый пишущий на португальском языке, кто удостоен "нобелевки", и, в общем, дело к тому, чтобы наградить этого писателя, шло давно.
Премия, в соответствии с несколько путанным заветом Альфреда Нобеля, присуждается авторам, создавшим произведения "идеального направления". Хитрый химик и капиталист мало того, что не разъяснил, что именно он подразумевает под "идеальным", так еще и невообразимо исчиркал соответствующую строку своего завещания. Графологи бьются до сих пор, но так ничего и не поняли. Поэтому жюри — загадочные, как стокгольмский осенний туман, шведские академики — каждый раз толкует устав премии в меру своего понимания политической, стилистической, этнической и половой конъюнктуры.
Сарамаго награжден с формулировкой: "За работы, которые, используя притчи, подкрепленные воображением, состраданием и иронией, дают возможность понять иллюзорную реальность". Что-то подобное можно загнуть почти о любом писателе — вот хоть о нашем Пелевине. О чем же пишет 75-летний писатель, постоянно живущий на Канарских островах? Фабула самого, пожалуй, знаменитого его романа "Каменный плот" такова: весь Иберийский полуостров, на котором расположены Испания и Португалия, по каким-то сверхъестественным причинам откалывается от Европы и начинает дрейфовать в Атлантике. Этот ход используется автором, чтобы саркастически откомментировать действия всевозможным местных авторитетов, в особенности политиков.
Прилежные читатели русских журналов могли ознакомиться с творчеством Сарамаго на страницах "Иностранной литературы". Роман "Евангелие от Иисуса" излагает биографию Спасителя от первого лица — и в ней присутствует вся южноевропейская богоискательская или, что ли, богоборческая атрибутика: фрейдистские комплексы, секс с Марией Магдалиной и т. д. Слышали, видели — Казандакис, Скорцезе. Стилистически, по крайней мере в русском переводе, это усредненная европейская проза: культурно, солидно, с аллюзиями и ассоциациями. Даже не особенно и скучно.
"Характерное развитие собственного яркого стиля обеспечивает Сарамаго высокое положение в литературе. При всей своей независимости он вызывает к жизни традицию таким способом, который при существующем положении дел можно назвать радикальным",— утверждает формулировка Нобелевского комитета. При желании в этом усматривается жалоба на это самое "положение дел" — но тут нам остается только утешить задумчивых нобелевцев расхожей пошлостью: у одного щи жидковаты, у другого — жемчуг мелковат.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ