Звезды СССР вернулись на московскую сцену
Совпадение, конечно, случайное, но разительное: реинкарнация звезд советской политики и экономики буквально день в день совпала с появлением на столичной сцене звезд многонационального советского театра и кино. Софико Чиаурели, Юозас Будрайтис и Котэ Махарадзе сыграли главные роли в спектакле Бориса Цейтлина "Мама, я люблю тебя" по повести Уильяма Сарояна. Сыграли на сцене московского ТЮЗа, по-русски, при переполненном зале. Зал ждал театрального откровения, но московский сезон начался с провала.
Просто неудачный спектакль от провала отличается, как известно, не качеством собственно зрелища, а разницей между ожиданиями и полученным результатом. Имена режиссера (обладателя национальной премии "Золотая маска" за спектакль "Буря"), исполнителей главных ролей и продюсера, энергичного и амбициозного Олега Березкина, руководителя антрепризы "Арт Клуб XXI", выгодно соединились на афише. Кстати, именно продюсер, а не режиссер, вышел после спектакля на поклоны, как бы принимая таким образом ответственность за все на себя.
Можно вообразить, как захватила Березкина идея, с которой пришел к нему полгода назад Цейтлин: сделать ностальгический спектакль и пригласить в него кинозвезд из бывшего общего "культурного пространства". Можно предположить, как понравилась идея режиссера Софико Чиаурели: сыграть девятилетнюю девочку, не прибегая ни к каким театральным ухищрениям. Можно представить себе, как выразительно и трогательно-нелепо смотрелась на репетициях самая удачная мизансцена: миниатюрная, высокоголосая (и, добавим, малоизвестная Москве) Елена Крайняя в роли мамы на низкой табуретке и рядом внушительная, популярная Софико Чиаурели в глубоком кресле — и в роли ребенка.
Она так и сидит все два часа, что идет спектакль, почти не вставая и почти не меняя интонаций. Злоязыкие критики вспомнили на этот счет одну и ту же шутку из русской театральной истории. В свое время знаменитый артист Александринского театра Варламов, который обычно неохотно передвигался по сцене, узнав, что ему предстоит работать с радикальным новатором Мейерхольдом, был крайне недоволен. Он уселся на скамейку на авансцене, всем видом показывая, что не сойдет с насиженного места, и произнес: "Ну, Мейерхольд, стилизуй меня". Режиссеру осталось только "обрамить" действием неподвижно сидящего артиста. От чего выиграли и действие, и артист. Борис Цейтлин не пытается ничего стилизовать. Ему кажется, что лирическая тональность Сарояна способна заменить театральное действие и что достаточно придумать цепь этюдов, которые сами собой соединятся в спектакль. Не соединяются. История остается историей: женщина на склоне лет вспоминает, как вместе с мамой-актрисой некогда играла на сцене. Странный и навязчиво всплывающий в воспоминаниях мир театральных кулис, по замыслу режиссера, стал главным впечатлением и главной загадкой ее жизни. "Ее" — в смысле и героини, и актрисы. Кадры из старых фильмов с участием Чиаурели должны сгустить атмосферу до требуемой плотности сантиментов. Но сладость ностальгии не отменяет скуки.
Ни реально использовать, ни даже "обрамить" актеров режиссеру не удается. Котэ Махарадзе в роли мужа мемуаристки и Юозас Будрайтис в роли нью-йоркского режиссера чувствуют себя весьма неуютно: им попросту нечего играть. (Махарадзе оживляется всего один раз, когда "выходит" из роли и произносит свою коронную фразу телевизионного спортивного комментатора: "Вы слышите, как волнуются трибуны!".) Начальный капитал, вложенный в постановку, а именно популярность звезд, беспечно пущен по ветру.
Настойчивые и безуспешные попытки творческой группы впасть в детство документально зафиксированы в программке, стилизованной под детский альбом, с яркими рисунками и притворно наивными текстами. Этот демонстративно дорогой альбомчик зрители вертели в руках с явным изумлением: а где же кризис за окнами? Купить буклет поторопился каждый: возможно, эта программка вскоре станет хорошем объектом для сладких воспоминаний о короткой эпохе состоятельных антреприз.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ