В Санкт-Петербурге в Александринском театре начался первый тур третьего балетного конкурса "Майя". Предстартовая пресс-конференция, пришпоренная вице-президентом конкурса Владимиром Черниным, пронеслась галопом. На главную героиню мероприятия Майю Плисецкую — патронессу конкурса и председателя жюри — обрушился водопад торопливых и по большей части невразумительных вопросов, на которые последовали соответствующие ответы. Именитым членам жюри, среди которых были Пьер Лакотт и Альберто Алонсо, Жан Бабиле и Пина Бауш, пришлось довольствоваться ролью статистов. Впрочем, последней удалось-таки произнести несколько слов в назидание юным участникам конкурса.
Несмотря на всеобщую торопливость, корреспонденту "Коммерсанта" ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ удалось получить эксклюзивное интервью у ПИНЫ БАУШ — живого классика и самой знаменитой женщины-хореографа нашего времени, этим летом удостоенной высшей международной театральной награды — премии "Европа — театру".
— Госпожа Бауш, я так и не поняла: чем же заманили вас на балетный конкурс, ведь классический танец чужд самым основам вашей эстетики?
— Для меня танец всегда танец, прекрасное всегда прекрасное. Когда меня попросили приехать в Санкт-Петербург, я думала отказаться, потому что уже 18 августа должна быть в Стокгольме, а приезжать на один день... Но потом поняла, что очень хочу приехать сюда,— я никогда не была в этом замечательном городе, о котором так много слышала, и хочу встретиться с замечательными людьми в жюри — каждый из них восхитителен, для меня эти люди как легенда... Я просто счастлива видеть ваш замечательный старинный театр и всех этих, мой Бог, молодых и очень талантливых танцовщиков. Мне очень приятно быть здесь... и встретить всех... и как меня здесь приняли... невероятно.
— Пять лет назад на гастролях в Москве мы видели ваши спектакли, уже к тому времени ставшие классикой. Что нового произошло с вами и вашей труппой за последние годы?
— Я все время работаю, работаю, работаю... каждый год я создаю новую программу. У нас обширный репертуар, и мы много путешествуем. У меня потрясающая труппа, и я должна заниматься мельчайшими деталями ее жизни.
— Как вы пополняете вашу труппу, в основном из "Фолквангшуле"? Каковы критерии отбора?
— У меня танцовщики отовсюду. Я не знаю, я просто чувствую, что они замечательные, чувствую нечто, что словами не описать.
— Но что они должны показывать вам при поступлении в труппу?
— Ничего показывать не надо. Они делают обычный класс, а потом какие-то кусочки известных постановок, и я вижу, как они выполняют различные движения, и понимаю, чего они стоят.
— Судя по вашим математически выверенным спектаклям, вы хореограф-деспот, который держит под контролем абсолютно все, хореограф, исключающий актерскую импровизацию?
— Нет-нет... Когда мы делаем постановку, все танцовщики участвуют в ее создании.
— То есть артисты активно участвуют в постановке спектакля?
— Когда как. Если мы делаем что-нибудь из готового репертуара — это одно, если ставим новое — совсем другое дело. Как в балете: мы работаем над качеством, артисты стремятся к совершенству, и я нужна им, чтобы его обрести. Я очень тесно сотрудничаю с моей труппой. Они должны мне очень сильно доверять, а я должна доверять им. Ведь создавать — это находить что-то вслепую. Никогда не знаешь точно, что получится.
— В ваших старых спектаклях, которые мы видели в Москве, время как бы останавливается, прокручивается вхолостую, захватывая в плен персонажей. Беспокоит ли вас сейчас тема времени, изменилось ли время для вас?
— Я полагаю, всякий раз, в любое время, когда мы создаем нечто новое, именно это время чрезвычайно важно, и его влияние, его энергетика переходят в то, что мы делаем. "Кафе Мюллер" — это, безусловно, Klager... не знаю, как сказать по-английски... Это как отдельные кусочки человека, музыки... как бы сценки... и все это о любви. Мы все ужасно одиноки, в этом вся идея этого спектакля.
— А какие темы подсказывает вам наше время?
— Не знаю, какой будет моя следующая работа, но последние два-три года я чувствовала, что люди нуждаются в положительной энергии. Мне кажется, сейчас нужны добрые чувства, приятные ощущения. Мои спектакли сейчас совершенно иные.
— Какие — более легкие, оптимистичные, забавные?
— Нет, всегда, как в жизни, присутствуют и негатив, и позитив, но есть и некая энергия... чтобы не забывать, что жизнь еще и прекрасна.
— Как вы, немка, относитесь к "американскому нашествию" на Германию? Форсайт, Ноймайер, хореографы меньшего масштаба, например Руй Орта?
— Художник везде художник, и если ненемцы в Германии создают прекрасное искусство, я просто счастлива.
— Но вам не кажется, что интернационализм размывает традиции немецкого экспрессионистского театра, заложенные вашим учителем Куртом Йоссом?
— Я так рада, что мне не нужно анализировать мою работу, что я могу делать что хочу, и не просите меня что-либо анализировать... Вот на днях я была в Индии и меня спросили: если б я была птицей, была бы я немецкой птицей?