Алексей Ъ-Тарханов
Где гарантия, что вам не взбредет в голову давать деньги черт знает кому? Бездарю, шарлатану, авангардисту
"Только стань меценатом, потом не отмоешься",— сказал мне один представитель банковских кругов. И с ним невольно согласишься. Остановиться не дадут, подпишут на следующий проект, на второй, на третий и обольют презрением, когда откажешься от четвертого. Просьбами о спонсорстве завалены все конторы, хоть сколько-нибудь засветившиеся на благородном поприще.
Казалось бы, тут раздолье диктовать свою волю. Прямо-таки куражиться над интеллигенцией. Заказывать творцов целыми группами. На практике — все не так. При том, что спрос на меценатов многократно превышает предложение, российский спонсорский рынок напоминает магазин 80-х годов. Между рядами полок, усиженных проектами поддержки Музея революции в уездном городе N и издания стихов областной литературной студии, прохаживается покупатель. Жара. Тоска. Пустота. И вдруг ему говорят деликатно и твердо: "Есть интересный фестиваль". Как сказали бы: "Есть неплохие румынские рубашки. Так будете брать?" — "Буду. Дайте две".
Все делается на уровне личных знакомств. Желания мецената разнообразны — помочь изящной словесности, прочитать свое имя в газетах, запретить упоминать свое имя в газетах, переспать с актрисой. Замаскированная зависимость от денежного мешка, о которой писали классики ленинизма, здесь выступает, так сказать, архиоткрыто. Искусство прямо склоняется перед хозяйчиком.
Правда, то же самое происходит при распределении бюджетных средств на культуру. Понятно, что их все равно не хватит на всех. Когда надо выбрать, кому — да, а кому — нет, решает начальник департамента, который, быть может, тоже не прочь с актрисой. Искусство встает перед ним в аналогичную позу, а государственные и муниципальные организации записываются в список спонсоров прямо-таки на равных с банками и компаниями.
Тот дал, этот дал, какая разница? Положить конец произволу вознамерился бывший солист Большого театра, а ныне депутат от фракции ЛДПР Александр Шипов. Он готовит в думском комитете по культуре законопроект "О меценатах и меценатстве". Главной целью документа является "установление реально работающих механизмов, которые стимулировали бы людей со средствами вкладывать свои капиталы в сохранение и развитие национального культурного достояния России".
Реально работает единственный механизм. Это — налоговые льготы, а именно: возможность отдать часть своей прибыли на культуру, ровно настолько же уменьшив облагаемый налогом суммарный годовой доход. Этим можно воспользоваться для перехода из одной весовой категории в другую. Немного уменьшите доход и не попадете в следующую группу, где платят не 30, а, скажем, 35 процентов. Лишнее скидываете на культуру и отбиваете тем самым затраты. В худшем случае ничего не экономите, зато распоряжаетесь тем, куда пойдут изымаемые у вас налоги. И это уже большое утешение. Так сказать, свобода волеизъявления.
На самом-то деле государство не внакладе. Ему хотя бы не надо тратиться на доставку ваших денег по назначению — если бы они были собраны в виде налогов. Но где гарантия, что вам не взбредет в голову давать деньги черт знает кому? Бездарю, шарлатану, авангардисту. И Государственная дума не была бы Думой, если бы ни продумала бы этот государственный вопрос. И ни попыталась бы регламентировать, кому можно давать, а кому — фиг. В законопроекте прямо говорится, что "объекты меценатской деятельности должны входить в состав целевых федеральных программ", утвержденных российским правительством. Причем список этих объектов должен составляться согласно предложениям думского комитета по культуре, Министерства культуры и правительства.
Приехали обратно. Меценат он ведь потому и меценат, что хочет помочь изящной словесности, прочитать свое имя в газетах и т. д. Ему дорого ощущение того, что его собственный вкус влияет на искусство. Он не художник, но он дает работу Врубелю. Он не режиссер, но поддерживает Художественный театр. Он не художник, но собирает свою галерею, которую называют — Третьяковской. В этом, прямо-таки скажем, наивном и примитивном меценатстве было очень много человеческого. Оно было актом доброй художественной воли. Если бы означенных фигурантов заставили бы меценировать по закону, Мамонтов бы оплачивал Государственную дирекцию Императорских театров, а Третьяковы спонсировали бы не каких-то там диссидентов-передвижников, а Императорскую академию художеств.
Коли думский комитет по культуре, Министерство культуры и правительство хотят материально поддержать кого-то, кто же им помешает. Платите деньги, заказывайте музыку, слушайте ее. Так нет же. Помощь государства будет выражаться в том, чтобы означенная культурная институция вошла в новый титульный список, приложение к ведомственной инструкции "Объекты меценатской деятельности".
Дальнейшая борьба развернется за включение в список и за его ежегодные пересмотры. Включать и пересматривать будут все те же начальники, работа которых по переспать с актрисой значительно облегчится. Достаточно будет сказать: дорогой, плати туда, сюда не плати, и проблемы культуры волшебным образом разрешатся.
Налоговые льготы даны меценатам во многих странах. То, что льготы эти скорее морального порядка — особенно симптоматично. На то похоже, кроме прямых денежных целей, они специально сделаны для того, чтобы подчеркнуть особую роль частной благотворительности, частной инициативы и персональной ответственности в современном мире. Государство теряет материально, но морально выигрывает. Но разработчики закона не хотят оставить нас наедине с нашей собственной совестью и с нашим собственным вкусом. В ответ на ясно выраженную просьбу: "Позовите ко мне соловья. Мы сегодня вдвоем с соловьем чудесную песню споем" — закон провозгласит: "Нет-нет. Соловей не поет для свиней. Позови-ка ты лучше ворону!"