Если на заре советской власти художники, работавшие на программу монументальной пропаганды, вольны были облачать героев-революционеров в рискованные авангардные формы (известен случай, когда статую Бакунина на Трубной площади пришлось снять: от нее шарахались извозчичьи лошади), то стиль сталинского "вампира", разумеется, не терпел не только таких вольностей, но даже и мыслей о вольностях. Гладкие монументы на великих стройках и на волжских каналах единственного "великого" — тому свидетельства. Конкурентов "ему" не было, были "равные" — Маркс, Энгельс, Ленин... Пушкин, Чайковский.
О других прежде известных стали осторожно вспоминать после 55-го года — Маяковский, Крупская. Политические лидеры пошли помельче — "дедушка" Калинин, Свердлов... поэты поменьше — Батюшков, Кольцов, Крылов. Но канон — зализанная и невнятная недоклассика — каким был, таким и оставался. С завистью листали советские скульпторы журналы по искусству из соцстран: полякам и венграм разрешалось "рыхлить" пластику, пользоваться роденовскими и бурделиевскими уроками, "экспрессивничать". Постепенно, на исходе оттепели 60-х, это стало проникать и в советскую скульптуру. Потом к этому привыкли, затем на выставках ее стало много, затем слишком много. Сырой полуимпрессионизм, полуэкспрессионизм многочисленных бронз наводил простудную тоску. Помпезная скульптура 90-х снова вспомнила о недоклассике. И потому на фоне маршалов на конях и приглаженных императоров как-то по-человечески выглядит новоотлитый липецкий "Плеханов". Но почему же от него так отдает сыростью 70-х?
ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ