Его карьера началась с... автокатастрофы, после которой он едва выжил. Он учился в школе для одаренных детей в Киеве, а в Москву приехал восемь лет назад. Один гонорар позволил ему оплатить половину стоимости почти двухсотметровой квартиры, а годовой оборот его фирмы сегодня составляет... для налоговой инспекции — миллионы долларов.
С режиссером и художником Борисом Красновым беседует Илья Нагибин.
Илья Нагибин: Не секрет, что вы неплохо зарабатываете. Тем не менее, над вами многие посмеиваются: "Краснов носит часы Cartier, которые не ходят. Потому что это Cartier".
Борис Краснов: Я никогда не уделял внимания "побрякушкам-цуцушкам", "золоту-шмолоту", "картье-мартье". Часы я надевал автоматически. Но расскажу такую историю. Лет пять назад меня пригласил товарищ делать ресторан. И приходит человек расписывать стены, одетый в пальто, брюки, туфли Salamander, которые тогда по спискам продавали на заводах и предприятиях. И заказчик спрашивает: "Сколько?". А тот отвечает: "Я начинаю разговор с семи "штук". На что мой товарищ-коммерсант говорит изумленно: "Что? Ты на свои туфли посмотри! Ты "штуку" в глаза вообще видел?"
Я встречаюсь с людьми, и они видят, что у меня есть часы, кольцо, машина, что у меня есть квартира и мне нужны деньги для работы. На сегодняшний день в этой стране все это совершенно необходимые атрибуты. На Западе такие атрибуты не нужны. Там есть имена. Мой сын, если я передам ему дело, сможет войти куда угодно, потому что он — Краснов. С часами или без.
Проводя переговоры с каким-нибудь директором шинного комбината, где зарабатываются деньги, по поводу его презентации, этими часами я даю понять, что он не первый, кто платит мне такие деньги. Я должен убедить его, что я в порядке. А: я столько стою. Б: деньги я беру на работу.
А проблема часов, кстати, решилась сама собой. Мне подарили на день рождения Vacheron & Constantin в платиновом корпусе, тысяч за сорок.
И.Н.: Злые языки утверждают, что все заказы г-н Церетели получает неспроста. Есть, дескать, в этом определенная интрига, что его работодатели не остаются внакладе.
Б.К.: Понял, о чем речь. Я в это не играю. Я никому "не откатываю". И все, кого я приглашаю на работу, кому даю заказы, ничего мне "не откатывают". И не беру процентов. Хотя есть люди, которые живут на этом посредничестве. Но это их профессия. А у меня своя. И я достаточно взрослый, чтобы прямо сказать, сколько стою в каждом конкретном случае.
Нельзя сказать точно, что Церетели кому-то "откатывает". Может быть, есть просто лобби определенное. У него есть единомышленники. Он уверен, что добивается результата. Какого — это уже другой вопрос. Эта очень тонкая штука — быть монументалистом. Проект принимают единицы, а результат годами обсуждают миллионы.
Я наверняка выгляжу со стороны тоже вроде как Церетели. Такая шутка давно ходит по Москве, что, мол, все памятники строит Церетели, а все шоу ставит Краснов.
И.Н.: Так сколько же стоит Борис Краснов "в каждом конкретном случае"?
Б.К.: Про дороговизну — это все ерунда. Самый главный постулат, по которому мы работаем: смету определяет идея. Ко мне приходят и спрашивают: "Сколько стоит?". Как может что-то стоить, если еще не известно, что это будет? У меня есть своя ценовая политика. В зависимости от человека, от артиста, от заинтересованности, от места действия. Это колоссальная градация. Я знаю, с кого взять меньше, с кого больше, где "упасть"... где больше нужен я, чем нужно мне. Про дороговизну — это бред. Я не считаю, что мои коллеги разлюбезные намного дешевле меня. Часто дороже.
И.Н.: А если с фамилиями и ценами. Допустим, самое дешевое и самое дорогое шоу.
Б.К.: За последнее время... Самое дешевое шоу было у Александра Малинина — 10 тысяч долларов. Самое крупное — Неделя цирка на Красной площади. Там смета сильно зашкалила за миллион долларов.
И.Н.: Какой процент из этих сумм составляет ваш гонорар?
Б.К.: Семьдесят процентов составляет производство. 10 процентов уходит на аренду офиса, зарплату сотрудникам фирмы, аренду цехов. Вот и считайте.
И.Н.: Каков оборот вашей фирмы "KRASNOV-design"?
Б.К.: У нас была налоговая, мы считали. Точно сказать не могу. Не помню. Но счет шел на миллионы долларов. Да и год на год не приходится. Такие "цирки" бывают раз в жизни. Но если все мелочи собрать... Мы ведь и витрины делаем, и интерьеры, и пятое-десятое, получаются внушительные цифры.
И.Н.: Могли бы вы назвать свой минимальный и максимальный гонорары?
Б.К.: Первый доллар я заработал в 1977 году. Таллинн. Гостиница "Виру". Я сидел, ждал маму и рисовал лицо одного финна. Его друзья заметили и сказали: "Смотри, как здорово". Я подписал и подарил ему портрет. Когда мы выходили из гостиницы, он сунул мне в карман доллар. У меня сердце прямо зашлось.
А самый крупный гонорар я в Липецке получил. Был там странный человек, который хотел гулять по полной программе. Я сумму не помню, но это полквартиры моей.
Тогда, в 1992 году, в Липецке мы делали фестиваль "Звезды свободной России". Кстати, надо было срочно выкупать декорации, и там сняли выручку из всех гастрономов города. Шли двадцать человек с мешками и несли в них рубли и трешки.
И.Н.: Говорят, что артисты шутят, какой же Краснов художник — "стоящий" или "дорогостоящий".
Б.К.: Все ноют, что я дорогой. В понимании артистов я "деру с них семь шкур". Но думаю, те, кто реально со мной работал, так не скажут. "Рождественские встречи" в 1991 году стоили 600 тысяч рублей. Было написано в газете — полтора миллиона. Киркоровская "Атлантида" в 1992 году стоила 7,5 миллионов рублей. В "Московском комсомольце" было написано "шестнадцать миллионов". Проект с Гвердцители стоит 10 тысяч долларов, в газете спонсор пишет, что им это обошлось в 100 тысяч.
А вся фирма "KRASNOV-design", например, заработала на шоу кабаре-дуэта "Академия" пять тысяч. Для нормального артиста это одно выступление. А постановка — это большой проект. Но я же не жалею. Я получил нужный резонанс, нужный результат. Деньги зарабатываются на презентациях всевозможных. Что с актера заработаешь? Вот собрать всех вместе и спросить: "Кто платил Краснову?"
И.Н.: Вы хотите сказать, что артисты вас обманывают?
Б.К.: Я вообще за этику взаимоотношений в бизнесе. К сожалению, в большинстве эти популярные люди, которые являются представителями эстрады, они настолько... И дело даже не в конфликте, который существует между артистами: взаимозависти, ревности. Знаете, артист, если даже он мужчина, — это женская профессия. Жен-ска-я.
Краситься, в зеркало смотреться, кривляться, ревновать... За место, "когда я выйду — какой я выйду — как я выгляжу". Женское занятие довольно. Я в прямом смысле слова. Дело не в "голубых". Если нормальный мужик актер — в нем все равно есть что-то жантильное...
Мы тратим три-четыре месяца, допустим, на подготовку сольного концерта. Артист оплачивает изготовление макета, но потом, отказавшись от моих услуг, он не оплачивает мои интеллектуальные затраты и потраченное время. Подойди, скажи, что отказался, какую-то неустойку предложи. В списке должников Анжелика Варум — сделала заказ и не перезвонила. Делать? Не делать? В этом списке Виктор Чайка... А предложи им без денег поработать. Они на сцену шага не сделают.
К вопросу о деньгах. Владимир Винокур — единственный человек за всю историю, который заказал мне работу, я сделал макеты, потратил много сил, он отказался от заказа, но выплатил гонорар сполна. Это было в 1988 году. С тех пор так не поступал никто.
У Винокура будет юбилей, и я буду его делать бесплатно. Я культивирую нормальные, честные отношения.
И.Н.: Вы любите приговаривать, что неприятности стоит преодолевать по мере их поступления. Какая была самая крупная финансовая неприятность?
Б.К.: Нас "кинул" Московский кинофестиваль 1993 года. Была такая фирма "Ринко-Варяг", впоследствии объявившая себя банкротом. По тем временам 22 тысячи долларов была серьезная сумма. Они заказали декорации, мы все сделали, а нам не заплатили.
И.Н.: Когда вам затопили квартиру, вы довольно решительно заставили виновников выкупить испорченную мебель и произвести ремонт. Как вы отреагировали на исчезновение 22 тысяч?
Б.К.: Были, конечно, с виновниками "неформальные встречи" какие-то. Но я этого не люблю, стараюсь избегать. Хотя, может быть, в этой стране это единственные работающие рычаги. К сожалению. Но было это в моей жизни единственный раз. Такие ситуации — это война. А война подразумевает потери с обеих сторон. Лучше я творчеством позанимаюсь пока...
И.Н.: Артисты считают, что вы уж больно придирчивы и предъявляете слишком много претензий. Вы другого мнения?
Б.К.: Я не интриган. Мне нравится говорить все людям в лицо. И я отвечаю за свои слова, иначе у меня были бы проблемы. Говорят, что я всех раздражаю. Почему, мол, так много необоснованных замечаний? Да обоснованных! Если я ругаюсь с искренне любимой группой "Любе", которые вышли в Доме кино работать в джинсах и кроссовках, — это обоснованно. Если мне не понравилось, как одета "Божья коровка", — она в вечернем платье, он в полулетнем, третий еще в чем-то, — я это высказываю. Мне объясняют, что стиль "Божьей коровки" — "никакого стиля". Вранье. Есть музыка, есть придуманная история в новом проекте Матвиенко "Иванушки International". А имиджа нет. Все безадресно, бесполо. Хочешь "закосить" — найди кепку, как у Спрингстина. Хотя ребята хорошие и Матвиенко мощный человек.
И.Н.: Вы работали практически со всеми артистами нашей эстрады. А случалось так, что контакта не получалось и люди уходили?
Б.К.: Не все приходят. Я, например, в шоке от поступка Долиной. Мало того, что она моя близкая подруга... Мы говорили-говорили с ней, и вдруг она посчитала, что я сильно занят. Свято место пусто не бывает. Она взяла людей не из бизнеса... Я никогда не делал концертов Кобзона. Я с ним работал, но концертов не делал. Никогда не работал с Газмановым. Видимо, я не соответствую его вкусам.
Уходят все только из-за денег. С идеями никто не спорит.
И.Н.: С кем приятно работать, а с кем нет?
Б.К.: Ну, в театре тоже не каждый день Шекспира предлагают. Сказать, что я кого-то люблю больше, кого-то меньше? Есть категория артистов и известных, и знаменитых, а придумать для них что-то невозможно, потому что нужно с ними сцепиться, чтоб отстоять свой замысел.
В творческом плане счастье, конечно, работать с Леонтьевым. С Аллой Пугачевой. Там есть свои сложности, с ней трудно находиться в диалоге, но принципиально... Она интуитивистка. У нее колоссальный опыт. С ней не считаться нельзя. Даже если ты с ней не согласен, все равно надо подумать.
И.Н.: Вашу карьеру можно считать состоявшейся. Каждый год новые регалии. "Овации" и другие призы в вашем кабинете скоро ставить будет некуда. Вы считаете, что ваша судьба — воплощение "американской мечты"?
Б.К.: Я никогда не был Золушкой, у меня ничего не происходило вдруг. Все сумасшедшим трудом. Я учился в художественной школе с пятого класса по одиннадцатый. Это специальная школа. В Киеве была такая же хореографическая и музыкальная школа, и все вместе это называлось "Уголок одаренных детей". Мы были особенными. Мы не носили форму, не стриглись, не носили пионерских галстуков, классы были по двадцать человек.
Потом художественный институт. В институте я уже восемнадцать спектаклей поставил. В двадцать четыре был главным художником театра Леси Украинки.
Да. Прибавляются премии, прибавляются регалии, появляются масштабные проекты. Но я никогда не стремился специально делать карьеру. Для меня карьера не цель — а итог.
И.Н.: А кем были ваши родители?
Б.К.:Мать была художником-модельером, главным художником трикотажной фабрики "Киянка", а отец был инженером-строителем на "Электронмаше". Так что как бы получилось слияние: я теперь — "строю художества".
И.Н.: Какие события повлияли больше всего на вашу судьбу?
Б.К.:В 1971 году я попал под машину. Я потерял селезенку. У меня селезенки нет. Шок первой степени, сотрясение мозга первой степени, почки, печень, легкие — все задето. Пол-лица было содрано. Меня фактически достали с того света. 26 мая — второй день рождения. А до этого я занимался спортом. Водным поло. Три года я отходил от этой истории. Мне нельзя было бегать, драться... Упаси Боже, в живот ударят... Был период такой успокоенности. И я рисовал. Потом поступил в художественную школу. И пошло-поехало.
И.Н.: Какие-то существенные встречи в вашей жизни случались?
Б.К.: С Сергеем Параджановым. Такое мышление было у человека! Уникальный, конечно, тип. Просто гений. Скажет что нибудь, а ты с юношеским максимализмом думаешь: что-то слишком уж правильно. Но в конце концов понимаешь, что он прав. Это он мне когда-то сказал — уезжай из дома. Завариваю я чай и как-то не знаю, куда что поставить, все разливаю, из рук все валится. Он посмотрел-посмотрел и говорит (он как раз из заключения вернулся): "Про таких, как ты, в зоне говорят: "Ты еще пончиками какаешь". Уезжай из дома, а то погибнешь".
И.Н.: И вы сразу оказались в Москве?
Б.К.: Был такой момент совершенно не советский. Министерство культуры устраивало двухгодичную стажировку с сохранением зарплаты. Можно было выбрать любой театр в Москве. Я выбрал Ленком, так как много раз ездил туда на практику. По условиям, я должен был сделать одну постановку в год под руководством мастера. В Ленкоме я познакомился с Абдуловым, а тот делал тогда небезызвестный фестиваль "Задворки". Самая первая работа — постановка церемонии вручения премии "Ника". И к 1990-му году уже все практически было ясно.
И.Н.: Почему у вас нет конкурентов? В чем секрет?
Б.К.: Хорошее образование, театральный опыт. У меня 85 постановок в театре. Это определенное мышление. Я ставлю "Миледи", у меня "Мастер и Маргарита" идет в Сатире, у меня премия Москвы за "Али-Бабу и сорок разбойников" в Вахтанговском. Я в театре принципиально гонораров не беру. Отдаю их в фонд престарелых актеров. Я человек театра.
Я ставлю "Елизавету Английскую". Скажи мне, кто из режиссеров в шоу-бизнесе может поставить "Елизавету Английскую" в Малом театре? Ну кто у нас режиссер в шоу-бизнесе? С кем работать?
Если ты художник — будь добр уметь рисовать, если ты режиссер — умей ставить.
Марк Захаров — он может ставить спектакли, снимать кино, ему ничего не стоит поставить эстрадный спектакль. Захаров ближе всех к этой форме, в которой работаю я...
В дизайне, как и в журналистике, к примеру: первое — идея, второе — тема, третье — форма. Ничто не должно опережать другое. А другие дизайнеры идут от формы. Ставим арку. Почему арку, а не яму? Почему башню, а не дворец? Почему подкову, а не розу? Нет ответа.
И.Н.: А может быть, для успеха в шоу-бизнесе нужно просто уметь выбивать деньги из спонсоров? Как вы объясните такую закономерность: где спонсор "Союзконтракт" — там наверняка и г-н Краснов?
Б.К.: Мне никогда никто ничего не оплачивал, и я ничего ни из кого не "вытрушивал". И вообще я не умею работать со спонсорами. А "Союзконтракт" — это совершенно особенная компания. У меня с ней особенные отношения. Они видят, что красиво, идея хорошая. И при доверии ко мне, знают, что деньги идут на дело. Они настоящие новые русские в хорошем смысле слова. Если у них хорошие часы, хорошая машина, хорошая мебель, хорошая ручка и они берутся делать шоу на Красной площади — оно должно быть тоже самым лучшим.
Они дали деньги на конкурс Майи Плисецкой, на конкурс Щедрина, на День милиции... Они так же считают деньги, как все нормальные люди, но у них отношение к ним другое.
И.Н.: Как же, по-вашему, в шоу-бизнесе правильно использовать деньги?
Б.К.: К сожалению, сейчас — период "лихих" денег, которые многими людьми используются неправильно. Вы сами свидетель того, сколько людей кануло. Были все атрибуты успеха: были машины, квартиры, были потрясающие шмотки — все, что угодно.
Только не было репертуара, не было раскрутки и настоящих шоу — вещей, которые бы делали артиста — артистом. Люди работают на деньги — не на имена. И у Запада учатся внешним атрибутам, а не правилам ведения бизнеса.
А у нас вдруг артисты начинают удивляться: почему перестали покупать кассеты и приходить на концерты? Потому что были неправильно использованы деньги. Деньги тратились на себя. Строились дачи, квартиры, покупались "чероки". Причем даже если артистам давались деньги на шоу, они до меня, до других организаторов не доходили. Они не умеют с ними расставаться и опять, и опять их тратят на себя. А это — финиш. Деньги в кармане имеют свойство заканчиваться.
Поэтому артисты и "чешут как подорванные" (беспрерывно гастролируют. — И.Н.), пока до коленок ноги не сотрут.
Еще несколько лет назад и Алла жила с концертной деятельности. Это неправильно.
И.Н.: До какой степени вы контролируете процесс постановки? Вы говорили, что у вас в работе одновременно сорок проектов. Не сказывается ли такой конвейерный метод на качестве?
Б.К.:Я веду все от и до. Все. Первые переговоры, потом первые почеркушки, эскизы, наброски, макеты, чертежи, мастерские, монтировка, свет, репетиция, премьера.
Есть только один процесс в котором я не участвую — постановка звука. Когда продувают звук, я выхожу из зала.
Кабаре-дуэт "Академия" делалось за восемь дней. Цирк делался за 40 дней. Но поскольку у меня все построено на action, на движении, на раскрытии, на водопадах, на взрывах, на взлетах, на разъездах, каждый раз волнуешься, как бы все сработало. Некоторые службы не спят сутки перед премьерой, а я — трое.
Я основатель этого бизнеса. Поэтому очень много уходит времени на оргвопросы. Пока нет системы агентов, представительств. Мне нужно каждому клиенту посмотреть в глаза, поговорить, подписать бумаги... Все это на мне.
И.Н.: Кем вы себя считаете? Художником или предпринимателем?
Б.К.: Думаю, что художником. Просто, у меня кисточки другие. Материалы и объемы. Здесь правильнее было бы задать вопрос — художник я или режиссер. Есть такой термин, не мною придуманный, — режиссер-сценограф. В английском языке это называется performancer — создающий зрелище. Амплитуда этих зрелищ удивительная — от открытия Тушинского рынка до Бродвея.
И.Н.: У вас в офисе есть грамота от Лужкова, вы делали презентацию его книги. Вы в каких-то неофициальных отношениях? Означает ли это, что последуют заказы на постановку праздников к 850-летию Москвы?
Б.К.: Мэр неоднозначно отнесся к цирковому фестивалю. Не приехал на открытие. Но я думаю, что он прекрасно видел, что там происходило. Видел уровень. Я вообще удивляюсь (может, это зависит от его окружения), но он же сам — толковый человек. Он видел все мои программы, я делал презентацию его книжки. Кто будет делать 850-летие Москвы, я понятия не имею. Наверное, у него много художников живет в городе, которые это могут сделать.
И.Н.: Если бы у вас было очень много денег на воплощение своего замысла, какой бы это был проект?
Б.К.: Дело не в куче денег. Пора делать Дом Краснова. Есть в модельном бизнесе понятие — "дом". Например, Дом Юдашкина. Но я бы хотел, чтоб это была галерея дизайнерских предметов. Не утилитарных вещей, а вещей, украшающих жизнь. Эдаких аксессуаров. Устраивал бы выставки, салоны, аукционы. Рядом был бы магазин. Был бы какой-то ресторан-кафе, show-room. У меня огромная коллекция белых молочников. Стены были бы темно-красные, на их фоне — белые молочники. И назвал бы кафе "Белый молочник".
И.Н.: Шура, сколько вам нужно для полного счастья?
Б.К.: Один-два миллиона.
Подписи
Чаепитие у Сергея Параджанова. Борис Краснов: "Это он мне когда-то сказал: "Уезжай из дома, а то погибнешь".
Борис Краснов: "Первый доллар я заработал в Таллинне, возле гостиницы "Виру"
"В институте я поставил 18 спектаклей. А в 24 был главным художником театра Леси Украинки".
"Я в порядке. А: я столько стою. Б: деньги беру на работу.
Артисты шутят: какой же Краснов художник — "стоящий" или "дорогостоящий".
Борис Краснов: "Для меня карьера не цель — а итог".