оберегает русских от присутствия на мировом арт-рынке
Вчера в швейцарском городе Базеле закончилась одна из крупнейших ярмарок изобразительного искусства. Она проходила в 29-й раз, и на участие в ней было подано около 700 заявок от галерей со всего мира. Организаторы отобрали 270 достойнейших, а те представили свои сокровища на суд покупателей и любопытствующей публики. В рядах последней оказался обозреватель "Коммерсанта" МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ.
Похоже, что климатическая катастрофа, о которой знать не знали большевики, но давно предупреждали экологи, свершилась. Покуда Москва изнывает от одного, Европа содрогается от совершенно другого. Ночью — 7, днем — 12, да к тому же Базель, как писывали журналисты-международники былых времен, "встретил дождем. Рябью подернут полноводный здесь Рейн...".
Самый богемный, самый либеральный и самый промышленный город Швейцарии находится у границы с Германией и Францией, и в пестрой его свободе чувствуются и галльская игривость, и немецкая увесистость. Словом, Европа в самой ее естественной форме. Соответственно, ярмарка не может не показаться буржуазной, слишком буржуазной.
Половина выставочного центра отдана арт-дилерам, которые имеют дело с работами классиков ХХ века — от Моне до де Кунинга, либо с титанами наших дней — вроде Раушенберга или колумбийского примитивиста Фернандо Ботеро. Кого много? Кроме означенных, постоянно видишь Пикассо — главным образом плохонького, Шагала — есть великолепные вещи, Магритта, Пауля Клее, Джаспера Джонса... Несколько инсталляций Иозефа Бойса, несколько холстов Фрэнсиса Бэкона. Фоном лучшим вещам служит страшное количество всяческой визуальной графомании. Есть и звуковое сопровождение: вот джентльмен с хвостом и серьгой, судя по челюсти — англичанин, говорит, склонив стан и указуя на затейливый рисунок Дали: "Я думаю, эта работа очень подойдет к вашей коллекции". И охмуряемая японка в чем-то брючном и желтом от Сен-Лорана глядит поверх Дали в вакуум своего богатства и, кажется, кивает. Ждешь, сейчас скажет: "Ну, заверните", но она молчит.
Прогулка по странному и, конечно, завораживающему пространству создает ощущение, что искусство двадцатого века имело какую-то сквозную задачу, сюжет — и вот он был сочинен и разыгран благодаря вмешательству потусторонних сил. Как если бы Достоевский совершил путешествие в будущее, прочитал там Бахтина и потом написал свои романы в соответствии с филологической концепцией. Наверное, сказать, что в нашем случае роль некого суперкуратора играет капитал, дух буржуазности, внятно и победоносно заявляющий о наступлении новой belle epoque, значило бы слишком уж упростить дело. И все же ярмарка в Базеле устроена так, что наиболее осмысленным итогом века кажется остроумное шарлатанство в духе Уорхола, а глаз более прочего радуют всякие заметки на полях массовой культуры, вроде скульптур Джеффа Кунса.
На прошлой неделе журнал "Тайм" опубликовал список 100 самых влиятельных деятелей культуры столетия. Сделав все мыслимые скидки на абсурдность идеи да удавив в себе змею иронии, мы обнаружим Пикассо в роли Церетели всего ХХ века. Перевернув страницу, душа успокоится Коко Шанель да Марлоном Брандо: все они образуют летящий в цирковом поднебесье бесконечный хоровод всеобщей попсы. Полистаешь дальше в поисках Киркорова — но нет, нет еще. Умный Базель провел во время арт-ярмарки две большие художественные выставки, Энди Уорхола и Роя Лихтенштейна, вынеся message самой ярмарки за пределы выставочного центра. Все кончается пародией — вот и весь сюжет.
Так обстоят дела на величественной этаблированной половине. Прогулка по второму этажу выставочного центра, где представлено актуальное искусство, поначалу навевает меланхолию. Количество черных (черно-серых, серых, серо-черных и др.) квадратов совершенно удручает. Их десятки. Уши отрезанные тоже есть. Именно обилие этих унылых работ, черт знает для чего годящихся — ну, в коридор какой-то банковский, что ли? — заставляет оценить известную акцию Бренера.
Впрочем, то, что кажется скучным бескорыстному наблюдателю, корпоративному покупателю — в самый раз. В офисе будет странно выглядеть такая, скажем, инсталляция Нам Джун Пайка. Деревянный ящик засыпан землей, из которой торчит каменная голова Будды. Напротив — телекамера и телевизор, показывающие эту самую голову. Если зритель подойдет близко, на экране появится расплывчатое изображение его ног. Неспособное, конечно, потревожить покой Будды или покой инсталляции, но необходимое, чтобы этот покой обозначить.
Кристоф Дрегер, швейцарский художник, выставленный в молодежном разделе Statements, делает гигантские картинки-паззлы, на которых изображены последствия знаменитых катастроф. Например, самолет компании ТВА, упавший в море близ Нью-Йорка. Или американский пригород, разрушенный смерчем. Тут скрыты две метафоры, а может быть, больше. Первая — умозрительная, борхесианская: вот игрушки, которыми забавляется скучающий или слабоумный демиург. Вторая — чувственная. Экспозиция вся засыпана толстым слоем кусочков паззлов. Чтобы подойти к работам, ты ступаешь на них и идешь по скользким и твердым фрагментам неизвестных катастроф. Ты можешь сам начать собирать картинку, если хочешь, но ты не знаешь, что на ней выйдет.
Помимо всяких органолептических наслаждений работы такого рода любопытны тем, что намечают, где примерно проходит граница коммерческих возможностей искусства. Вещи более радикальные, очевидно, находятся уже в той сфере, где на продажу можно надеяться, но нельзя рассчитывать.
И последнее. Когда-то и наши — кого бы ни укутывать этим местоимением — блистали на европейских стенах. Сейчас нет и следа былого этнографического интереса. Разумеется, Малевич и Кандинский, Родченко и Любовь Попова на месте. А попозже, поновей? Только на параллельной выставке новых галерей "Список (Liste) 98" присутствовала московская Айдан-галерея. На самой ярмарке обнаружилась лишь одна-единственная работа Ильи Кабакова "Коммунальная квартира". Половина смака ее — в смешном тексте, выдержанном в чисто концептуалистском духе. В переводах текст слегка перевран и полностью обессмыслен.
Бессмысленность, однако же, по базельскому счету не считается пороком. Смысл не отменен, не уничтожен, просто поиски его — дело факультативное. Занимается им кто хочет. Если мы хотим, к примеру, понять, отчего и зачем в мировом искусстве, совсем как в мировом футболе, нет наших — вот вариант ответа. Художнику предлагается для начала стать нужным своей собственной публике: здесь Родос, здесь прыгай,— а потом уж его пригласят на мировые подмостки. Таков он, тихий урок патриотизма, преподаваемый нам Европой.