Газетная полоса обедняет интервью, потому что оставляет от него только слова. Это аксиома. Но в случае с Робертом Уилсоном потеря особенно обидна. Когда режиссер говорит, что текст для него не важен, он не лукавит. Во всяком случае, то как он отвечает не менее важно, чем то, что он говорит. В этом смысле он похож на свои спектакли и даже может восприниматься как один из них. Те, кто ожидают увидеть в нем богемного баловня судьбы, разочарованы: высокий, одетый во все черное, в круглых очках студента-"ботаника", он похож на вечного вундеркинда. Но и те, кому Уилсон заочно казался холодной, расчетливой машиной, тоже обманываются: вспоминая какой-нибудь эпизод из прошлого, он способен растрогаться до слез. Даже самому проницательному собеседнику Уилсона не удастся понять, насколько "включен" он в окружающую реальность и насколько искренен. Начиная отвечать на каждый вопрос с невозмутимого американского well, Уилсон иногда впадает в долгие паузы, будто отключаясь от реальности и пытаясь удержать ускользающую нить ответа. Паузы оказываются драматическими и насыщенными. Уилсона нельзя заставить рассмеяться, если он сам не захочет этого сделать. Если нужно проиллюстрировать сказанное, ему, как и его сценическим персонажам, ничего не стоит сделать резкое движение или вдруг заговорить высоким писклявым голоском. Чтобы потом легко вернуться к безучастно-заученному тону разговора. Он не играет ни в откровенность, ни в недоступность. И, судя по всему, любит к месту и не к месту прочитать несколько строк из "Гамлета". Три года назад Уилсон сыграл спектакль "Гамлет-монолог" и по его собственному признанию до сих пор не уверен, что знает текст роли наизусть. Вот и использует любую возможность, чтобы повторить его.
Газетная полоса обедняет интервью, потому что оставляет от него только слова. Это аксиома. Но в случае с Робертом Уилсоном потеря особенно обидна. Когда режиссер говорит, что текст для него не важен, он не лукавит. Во всяком случае, то как он отвечает не менее важно, чем то, что он говорит. В этом смысле он похож на свои спектакли и даже может восприниматься как один из них. Те, кто ожидают увидеть в нем богемного баловня судьбы, разочарованы: высокий, одетый во все черное, в круглых очках студента-"ботаника", он похож на вечного вундеркинда. Но и те, кому Уилсон заочно казался холодной, расчетливой машиной, тоже обманываются: вспоминая какой-нибудь эпизод из прошлого, он способен растрогаться до слез. Даже самому проницательному собеседнику Уилсона не удастся понять, насколько "включен" он в окружающую реальность и насколько искренен. Начиная отвечать на каждый вопрос с невозмутимого американского well, Уилсон иногда впадает в долгие паузы, будто отключаясь от реальности и пытаясь удержать ускользающую нить ответа. Паузы оказываются драматическими и насыщенными. Уилсона нельзя заставить рассмеяться, если он сам не захочет этого сделать. Если нужно проиллюстрировать сказанное, ему, как и его сценическим персонажам, ничего не стоит сделать резкое движение или вдруг заговорить высоким писклявым голоском. Чтобы потом легко вернуться к безучастно-заученному тону разговора. Он не играет ни в откровенность, ни в недоступность. И, судя по всему, любит к месту и не к месту прочитать несколько строк из "Гамлета". Три года назад Уилсон сыграл спектакль "Гамлет-монолог" и по его собственному признанию до сих пор не уверен, что знает текст роли наизусть. Вот и использует любую возможность, чтобы повторить его.