В то время как политики в очередной раз сошлись врукопашную вокруг Земельного кодекса, крепостные крестьяне бывшего инструктора Ершовского райкома КПСС Саратовской области Николая Ивановича Кузьмина ударным трудом отметили принятие антиконституционного закона. Встав на трудовую вахту, они досрочно завершили посевную.
О героях весенней страды рассказывает специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Мания Белова.
Очень мне хотелось найти Белова.
У Николая Николаевича Белова были прекрасные внешние данные. Он участвовал в первом российском аукционе по продаже земли и оказался единственным, кто купил землю в степи, а не в городе. Очень хорошие внешние данные.
— Я буду работать на ней,— коротко и твердо сказал он организаторам аукциона в городе Балаково Саратовской области.
Это было неожиданно и очень сильно. Никто не ожидал. Организаторы уже смирились с тем, что у них покупают только городскую землю, чтобы ставить на ней, как правило, палатки, магазины, складские помещения. Белов, глава фирмы "Ершовхлебопродукт", сам не догадываясь, стал большой удачей саратовской власти и лично губернатора области Аяцкова. Ради таких людей, как Белов, Аяцков придумал аукционы по продаже земли, наплевав на федеральные законы и рискуя сильно поссориться с Москвой.
— Белов? Да, Белов у нас, конечно, есть,— сказали мне по телефону в балаковской администрации.— Но только где его найти — вот в чем вопрос. Вы не знаете? Как не знаете?
И они начали искать. Поиски продолжались два дня. Я звонил из Москвы в Балаково каждые два часа, мне докладывали. Было много версий, почти все оказывались тупиковыми. Но все сходились в одном: Белов существует. И кто-то видел его своими глазами.
Первой напала на настоящий след Людмила Васильевна Зотова, сотрудница экономического отдела.
— Есть, есть телефон! Записывайте! — волнуясь, сказала она.
И я начал звонить по этому телефону. К телефону подходил кто угодно, кроме Белова. Или чаще никто не подходил. Но это был его телефон, совершенно точно. Однажды я поговорил даже с его заместителем, который признался мне, что сидит в эту секунду в кресле начальника и ему очень нравится. А начальник будет позже.
Потом Белов уехал в Ершов, где у него, собственно говоря, хлебопродукт.
— Он на элеваторе, где же еще. Звоните на элеватор.
Я позвонил.
— Да, это "Ершовхлебопродукт". Белова здесь нет. Но никуда не денется. Это же Белов. Звоните.
Мне очень нужен был Белов. Он ведь у нас один такой, на всю нашу большую страну. Он купил землю, чтобы выращивать на ней хлеб. Мы поехали в Ершов.
Белохвостов подойдет?
Видел я города и побольше. Одноэтажный деревянный Ершов не поражает воображения. Но есть, есть в Ершове девятиэтажное здание. Или было когда-то. Почти все уверены, что есть, но никто не видел. Впрочем, городские активисты, коими являются все, без исключения, жители Ершова, готовы были идти со мной и искать, чего бы это им ни стоило. Но мне нужен был Белов.
Однако поиски Белова ни у кого энтузиазма не вызывали. В ершовской администрации его не знал никто.
— Что за гусь? — спросили меня.— Будем разбираться.
В управлении сельского хозяйства оказались милее.
— Белова нету. Белохвостов подойдет? — спросили.— Масло, сахар. Там их даже двое, Белохвостовых. Братья. Сахарные короли. Решайтесь.
Но мне нужен был Белов.
И тут приехал Кузьмин.
— Вот кто знает! — обрадовался Александр Федорович Белоус.— Кузьмин знает все. Он сам фермер. Второго такого в области нет.
Так оно и оказалось. Правда, Белова Кузьмин не знал. Но зато Кузьмин знал все остальное. И про землю, и про аукционы, и про жизнь. И в конце дня, проведенного с ним, я понял, что мания преследования Белова у меня прошла.
Вот тебе, Наташа, деньги
Кузьмин, конечно, никакой не крестьянин. В свое время он закончил политехнический институт в Саратове, послужил в армии диспетчером автороты и пошел работать мастером на Ершовский ремзавод. Там "кировцы" ремонтировали — это единственное, что его с землей тогда роднило. Он, видимо, неплохо работал, потому что скоро ему предложили перейти на работу в райком партии инструктором промышленно-транспортного отдела.
В райкоме он проработал несколько лет, и ему, он говорит, не очень понравилось.
— Очень много идиотов,— поясняет коротко.
Поэтому, когда появилась вакансия замначальника линейного ОВД на станции Ершов, он ушел из райкома.
Но в милиции работа оказалась очень нервная. Ему тяжело было разговаривать с людьми, у которых в феврале крали шапки, а их поезда давно ушли. Он раздал все свои шапки и вернулся на ремзавод.
Было это в самом конце восьмидесятых. Его одноклассники, с которыми он дружил, занимались бизнесом и курили польское "Мальборо".
Однажды двое приехали к нему. Когда-то он жил с ними в одной комнате в общежитии. Кузьмин поставил на стол бутылку водки.
— Убери,— сказали они ему.— Мы не пьем.
Он удивился. Раньше они пили. Много.
— Хочешь иметь то, что имеем мы? Машины, все такое? Бросай свой ремзавод,— посоветовал ему Шурик Семенов.— Займись делом.
Дело заключалось в том, что друзьям нужен был "Кировец". Кузьмин помог им. Вышло так, что они заплатили только за ремонт трактора и получили его в свое распоряжение. Кузьмину друзья денег не дали, но ему было и так хорошо. Он почувствовал вкус к новой жизни.
Через некоторое время он поехал в Набережные Челны за аккумуляторами для тракторов. Друзья посоветовали:
— Зацепи с собой полторы-две тонны мяса. Продашь в Ершове.
Он зацепил и привез из Набережных Челнов 15 тысяч рублей чистой прибыли. Это была его годовая зарплата на ремзаводе.
— Вот тебе, Наташа, деньги,— сказал он, развалившись на тахте,— и больше я на ремзавод не пойду.
Потом он вспомнил еще про одного своего дружка, директора пугачевской мебельной фабрики. Они вместе учились в институте марксизма-ленинизма.
Из 15 тысяч 800 рублей он выделил на покупку старенького "Москвича", "каблучка". Покупку зарегистрировал 19 августа 1991 года. Он отремонтировал "каблучок" и отдал его мебельной фабрике за 10 наборов мягкой мебели. Фабрика плохо справлялась со своими обязательствами, и получил он наборы только 3 октября 1993 года, и был шокирован, когда узнал, что его приобретение стоит теперь больше миллиона рублей.
Он не растерялся и купил на эти деньги еще мебели. Его машина ходила из Пугачева в Ершов и обратно по три раза в неделю: страна задыхалась от нехватки мягкой мебели.
Так у него появился некоторый капитал. Он подумал и — купил самосвал. Это был первый самосвал в его жизни. Он не знал, зачем ему самосвал. Но все-таки — свой самосвал. Предложили — он купил. Жена вообще-то хотела кухонный гарнитур, это стоило для него примерно одинаковых денег, но он купил самосвал.
На этом его деньги не кончились. Кузьмин искал им занятие. Ему предложили еще один самосвал, но он отказался и на этот раз, и опять не знал почему.
Тут Кузьмин случайно выяснил, что если зарегистрировать фермерское хозяйство, то не надо платить никакие налоги целых пять лет. Это ему понравилось. Он решил посвятить себя служению земле.
И все-таки — прибыль
Кузьмин пришел в управление сельского хозяйства района к Александру Федоровичу Белоусу. Тот внимательно выслушал его. Они были знакомы еще по райкому партии.
— Допустим, выделим мы тебе землю. Немного, конечно, для начала. Ну и какая у тебя будет норма высева? — спросил Белоус.
— Ты чего? — обиделся Кузьмин.— Откуда я знаю, какая у меня будет норма высева? Это что такое вообще?
— А удобрения? — с удовольствием спрашивал Белоус.— Сколько, какие, куда?
Кузьмин вышел из берегов и хлопнул дверью. И занялся пчеловодством. В пчелах он, конечно, разбирался ничуть не лучше, чем в земле.
Фирма "Нектар", 27 ульев, полторы тонны меда. Он не сам занимался пчелами. Нашелся человек. А Кузьмин налаживал отношения с налоговой инспекцией, районной администрацией, увлекся менеджментом. Менеджмент, впрочем, был довольно простой. 4 фляги меда — 57 килограммов каждая — он отнес в налоговую инспекцию — вот и весь менеджмент. Остальное удалось продать. Тонна меда стоила тогда три миллиона рублей. Не очень большие деньги. И все равно — прибыль.
Был у нас Белов
— А зачем я вам все это рассказываю? — спросил меня Кузьмин.— Вам ведь Белов нужен.
— Вы что, знаете его?
— Нет. Но я, пожалуй, знаю, где его можно найти. Езжайте на элеватор. Больше негде.
— А вы?
— Я — не подходящий для вас человек. Вы ведь ищете человека, который купил землю? А я никогда этого не делал и не собираюсь. Так что идите на элеватор.
— Но у вас — чуть не три тысячи гектаров земли.
— На элеватор. Если хотите, могу подвезти.
Мы сели в кузьминское Вольво-840 и поехали искать Белова.
— Белов? Был, был у нас Белов,— подтвердила секретарша директора элеватора.— А сейчас нет. Уехал. И директора нет. Никого нет. И вы тоже идите, ребята.
— Вы его своими глазами видели? — переспросил я.
— Говорю вам: был у нас Белов,— уклончиво ответила секретарша.— С кем-то даже разговаривал.
— Ну что, — спросил нас Кузьмин.— Нашли Белова?
Делиться надо
— Николай Иванович, как же вы решились все-таки землей заняться? — спросил я Кузьмина.
— А Кирилич ко мне пришел. Тоже фермер.
Кирилич услышал про успешных пчел Кузьмина и пришел к нему. Давай, сказал, развернемся в Суслах. Так почему-то называют в народе деревню Новослободка.
Так все и началось. Ни о какой купле-продаже земли тогда никто и не думал. Колхозы становились акционерными обществами, крестьяне получали земельный пай и головную боль. Поди знай, что с этим паем делать. Кузьмин с Кириличем приходили на помощь. Они оформляли крестьян, в основном пенсионеров, к себе на работу и получали их паи. К тому времени они уже зарегистрировали фермерское хозяйство "Витязь".
Пенсионерам они привозили солому для скотины, платили за свет в домах, а их землю пахали и засеивали. Всем было от этого хорошо. И Кузьмин только посмеялся, когда услышал про то, что Аяцков собирается провести в области земельный аукцион. Да еще сказал, что гектар будет стоить примерно тысячу долларов.
— Дурак только купит. Мы не дураки,— решили Кузьмин и Кирилич.
Фактически Кузьмин приобрел Суслы со всеми их жителями. Это было его село и его крестьяне. Кроме земельного пая бывшим колхозникам полагалась техника. Так у Кузьмина появилось 5 комбайнов "Нива", 5 гусеничных тракторов, 2 "КамАЗа", 2 дизельных "ГАЗа", 3 колесных трактора и большой набор инвентаря.
Об их передовом опыте узнали в Ершове. К Кузьмину начали приходить посторонние люди и проситься на работу. Он не отказывал. Пришел близкий родственник жены Саша.
Саша был бригадиром механизаторов. Кузьмин предложил ему выйти из колхоза и всей бригадой перейти к нему.
— Разницы-то никакой,— объяснил Кузьмин.— Будешь так же работать, только начнешь деньги получать. Тебе сколько не платили?
Саше не платили полтора года. Он поскорее согласился. Они пошли обмыть начинание. Сели дома у Саши. Начали обсуждать подробности и перспективу. Перспектива была захватывающей.
— Кузьмин, ты, что, спятил? — вышла из кухни Сашина жена.— Это, значит, Сашка будет на комбайне работать, а ты деньги за это получать? Хорошо устроился! Этого не будет никогда!
Так они и живут сейчас. Саша работает на комбайне в бывшем колхозе, теперь некоем акционерном обществе, денег за это не получает, а Кузьмин с тех пор никаким родственникам работу не предлагал и не собирается.
— Я пришел к выводу,— говорит,— что это самое последнее дело для бизнеса. Они все почему-то уверены, что прибыль, которую я получаю, надо обязательно делить пополам. Но разве так бывает?
Витька Власов решает вопросы
Когда Кузьмин получил в Суслах первый урожай, появился вопрос: что же теперь с ним делать? Кирилич ничего конструктивного предложить не смог.
Кузьмин надолго задумался. А потом поехал в Саратов. Он знал, что делать.
— В Саратове я нашел очень хорошую команду евреев. Очень хорошую. Они занимаются сбытом. Фирма "Кларанс", может быть, знаете? Куник Семен Беркович? Жаль. Отличные ребята Я с ними до сих пор работаю. Я им зерно отдал, и они все сделали.
Жена Кузьмина настороженно относилась к занятиям мужа. С одной стороны, ясно, что он занимается каким-то делом, а с другой — тогда не понятно, почему на кухне нет ни одного шкафа. Да и стола-то, честно говоря, нет никакого.
Она разговаривала об этом с мужем. Он был согласен с ней и пообещал, что с нового урожая будет строить свой дом. И слово свое сдержал. Когда дом был уже почти готов, прораб, отвечавший за строительство, случайно сжег его. Кузьмин начал строить следующий дом.
А жители в Суслах приободрились. Те, кто могли работать, работали и получали за это деньги, от которых успели отвыкнуть. И немало получали, по миллиону рублей в месяц. Те, кто работать уже не могли, тоже чувствовали себя хорошо. Кузьмин платил за воду, которой они пользовались, за электричество, которое они жгли. Снабжал сеном, соломой. Село стало подниматься. Это понравилось районной администрации.
— Николай Иваныч,— сказали Кузьмину,— слушай, возьми еще одно село. У нас Каменная Сарма совсем погибает. Выручишь?
Кузьмин посчитал. В Сарме паев у крестьян примерно на полторы тысячи гектаров. Это очень прилично. Земля неплохая. Достанется ему опять же за бесценок. К этому времени уже прошел первый земельный аукцион в Балакове, и Кузьмин знал, что успехом пользовалась только городская земля. Степь была никому не нужна. Не знал тогда Кузьмин про Белова, а если бы знал, удивлялся бы и хихикал. Зачем платить огромные деньги за каждый гектар, если можно за копейки приобрести полторы тысячи, да еще технику, да еще людей, которые будут на этой земле работать?
Правда, предстояло договориться с жителями. В Суслах у него уже был такой опыт. Он тогда потратил много сил. В Сарме сил, по его подсчетам, требовалось меньше. За него все сделало время. Жители Сармы не получали зарплату не полтора года, как сусловцы, а пять лет, и последние два года не работали вообще.
Осложнялось дело только тем, что до сих пор все вопросы в Сарме решал Витька Власов. Он не занимал никакой должности, и все село его слушало. Так было всегда.
Пока не до гарнитура
Где-то в километре от Сармы есть кладбище колхозной техники. Она давно проржавела, никуда не годится и никому не нужна, но Таисья Семеновна Власова все равно сторожит ее. Приходит ранним утром и уходит, когда садится солнце. Конечно, технику могут украсть ночью, но она же не может сторожить эти мертвые тракторы сутками. Ей нужен короткий отдых. Таисья Семеновна — последняя колхозница Каменной Сармы. Ей, конечно, тоже никто не платит за ее труд, но ей теперь и не надо. Она приходит сюда и сторожит колхозную технику, потому что нельзя ее, даже такую, оставлять без присмотра. И человек должен работать. За последние четыре года не украли ни одной железки.
Таисья Семеновна — мать Витьки Власова, человека, который принимает решения. И вот когда Кузьмин собрал жителей села на сход и рассказал о том, что предлагает, Витька подумал и принял решение: никогда. Никогда село не будет крепостным. Он объявил об этом решении Кузьмину и всем жителям Сармы, среди которых 13 человек еще могли работать, а остальные были пенсионерами.
Когда Кузьмин сказал, что пора голосовать, Власов демонстративно ушел. Он был уверен, что все село уйдет за ним. Но село осталось. Ушел еще только один человек. Кузьмин догнал его и спросил: почему.
— Вы же сказали, что будете карать за пьянство. И что, если по моей вине сломается какая-нибудь железка в тракторе, я буду платить. Так это я вам последнюю корову сведу со двора. Нет уж.
— Ты что, каждый день пьешь? — спросил Кузьмин.
— Ну как...— замялся этот человек.
— Нет, погоди...
В общем, он сейчас тоже работает у Кузьмина и в пьянстве замечен не был.
А Таисья Семеновна Власова была вознаграждена за подвижничество. Мужики из Сармы пришли к ней и стали разбирать мертвую технику. Из двух-трех тракторов собирали один. Мы приехали к ним уже вечером, был восьмой час. Работу они начали в шесть утра.
— Идите домой,— сказал им Кузьмин.
— Очень охота посмотреть, заведется "Алтаец" или нет. Третий день собираем.
"Алтаец" не завелся. Мужики остались копаться в нем.
Но и когда они сделают все, что в человеческих силах, чтобы эта техника пахала и сеяла, ее не хватит на полторы тысячи гектаров, потому что председательша их бывшего колхоза увела всю живую технику в соседнее село, где еще работает одна бригада.
— Отдай, это же наше,— сказали ей крестьяне из Сармы.
— Это колхозное,— ответила она.
И поэтому Кузьмин за 180 тысяч "новыми" только что продал свой почти уже готовый дом, выстроенный взамен сгоревшего, чтобы купить на эти деньги хоть один комбайн в соседнем Казахстане — там дешевле. И жена его Наташа готовит еду на подоконнике, потому что пока не до кухонного гарнитура, ибо надо поднимать Каменную Сарму.
Что он несет?
А так-то он, конечно, видный фермер. Почти три тысячи гектаров земли, люди, техника, урожаи — все работают, и никто не пьет.
Поэтому Кузьмина, конечно, не могли на встречу с губернатором Аяцковым не пригласить. Всего их было десять человек, лучшие фермеры области. Аяцков взял слово, и Кузьмин вдруг насторожился.
— Задача области в том,— говорит Аяцков,— чтобы собрать урожай не 6 миллионов тонн зерна, как в прошлом году, а 10 миллионов.
Кузьмин к соседу наклоняется и шепчет возмущенно:
— Твою мать, какие десять миллионов, когда до сих пор не понятно, что с теми шестью делать! Что он несет?
И видит тут, что Аяцков-то примолк и все десять фермеров с обожанием глядят на него, Кузьмина. А оказалось, что микрофоны перед каждым фермером были включены и кузьминский неистовый шепот усилили как умели.
— Ну, давай, твою мать, выскажись, что ты думаешь обо всем этом,— миролюбиво сказал наконец Аяцков.
Кузьмин и высказался. Не так ярко, конечно, как только что. Но то, что хотел, сказал. И про аукционы эти. И про закон о земле. Нужен, он сказал, закон, обязательно. Земля должна быть товаром. Для того чтобы ее можно было закладывать в банке, например. А то пока банки землю в залог не берут, потому что не знают, что, в случае чего, с ней делать. Никто же не покупает. Пробовал как-то Кузьмин подсунуть СБС-АГРО сотню гектаров в качестве залога, да посмеялись над ним в банке.
— А когда всех крестьян в области с их паями раскупите, все равно ведь покупать землю придется,— сказал губернатор.
— Зачем? — удивился Кузьмин.— В аренду будем брать. И сейчас берем. Дешево, выгодно, больше 10 процентов с урожая не стоит. Хорошо же. Да и когда еще мы, как вы говорите, всех крестьян скупим...
Я, кстати, не думаю, что так уж это далеко.
Белов нашелся
А потом я нашел Белова. Было это уже в Москве. Позвонил я ему наугад рано утром. Все точно: Белов Николай Николаевич. Расслабился, может, после нашего отъезда из Ершова, трубку стал поднимать, на свое имя откликаться.
— Правильно ли меня, Николай Николаевич, проинформировали? — спрашиваю.— Вы — первый в России фермер, который купил два участка земли по 20 гектаров каждый на первом в России земельном аукционе, для того что пахать на ней и сеять.
— Все точно,— говорит.
— Зачем же вы это сделали? — спрашиваю я.— Ведь никто в области, хоть за эти несколько месяцев уже много аукционов прошло, вашему странному примеру не последовал.
— А матушка-земля,— говорит,— верю, не предаст. Подумал и добавляет: — Но тут, конечно... Земля-то, честно говоря, залежная оказалась. Ей заниматься и заниматься. Я в нее вложил уже гораздо больше, чем заплатил за нее. И конца пока что не вижу. Очень уж плохая земля.
— Так что же вы ее не посмотрели-то, прежде чем покупать?
— Так это же зима была. Февраль. Там же снег лежал. Ничего не видно было, вы что не понимаете?