О том, во что России обходится хлеб, корреспонденту "Денег" Алексею Боярскому рассказал президент Российского зернового союза.
По итогам прошлого сезона мы вышли на второе место в мире после США по экспорту пшеницы. Догоним и перегоним Америку?
— А зачем? Измерение отрасли объемными показателями в корне неправильно. В России средняя урожайность по регионам чуть выше 20 ц/га. В США — 27 ц/га, а в Европе в отдельных странах — до 40 ц/га. Но вложения в высокую урожайность выгодны западному фермеру исключительно благодаря госсубсидиям. В Евросоюзе главная цель агрополитики — доход фермера, а не вал продукции. И говорить о наращивании объемов имеет смысл только как о средстве достижения этой цели.
Фермеры часто заявляют, что идеальный вариант для России — когда государство вообще не вмешивается в сельское хозяйство.
— Понятно почему: исторически государство только вредило зерновому рынку. В 1992 году на фоне истерик по поводу угрозы голода правительство Гайдара закупило у США в кредит столько зерна, что мы доедали его до 1995 года. Соответственно, до 1996 года в России никто вообще не сеял. В 1996 году американский хлеб съели, своего урожая нет — закупили в Аргентине. Но цены выросли, и появился стимул — в итоге в 1997 году собрали больше, чем нужно, и цены опять рухнули. Все это закончилось неурожаем 1998 года и американской гуманитарной помощью. Зато был период 2003-2006 годов, когда государство гораздо аккуратнее регулировало зерновой рынок. Благодаря этому мы в 2007 году вышли на средние валовые сборы в 90 млн тонн. А потом началось вновь: запретительные экспортные пошлины 2008 года и эмбарго в 2010 году. В том же 2010-м в связи с засухой правительство выделило более 44 млрд руб., из которых 25 млрд руб. полагалось фермерам для компенсации погибшего урожая. Получили эти деньги близкие к местным властям хозяйства, которые зачастую себе и убытки пририсовывали. По нашим подсчетам, только прямые убытки от эмбарго сельхозпроизводителей и инфраструктуры рынка составили 114 млрд руб. Косвенные же потери мы будем расхлебывать еще годы, ведь под экспорт зерна начала создаваться собственная транспортная отрасль, треть которой мы в итоге потеряли: часть транспортных компаний разорилась, а часть ушла возить другие товары.
А как вы оцениваете госрегулирование цен на хлеб как социальный продукт?
— В США есть так называемые фудстемпс — пособия малоимущим на покупку определенного набора продовольствия — в объеме свыше $20 млрд в год. Так вот, эти деньги идут по программе Министерства сельского хозяйства, поскольку они спасают не только малоимущего потребителя, но и самого производителя — поддерживают спрос. В России же идут по пути прессования цены базового батона: давят на ритейл, на хлебопеков, на мукомолов, а те — на крестьян. По сути, сдерживая цены, у нас поддерживают богатых. И в итоге падает качество хлеба: вместо пшеницы третьего класса используют четвертый и пятый даже без добавок-улучшителей.
Но тем не менее инвесторы в отрасль идут — видимо, прибыль есть.
— В сельском хозяйстве очень высокие риски, а значит, и рентабельность должна быть высокой. Если в других отраслях рентабельность 15% считается хорошей, то в производстве зерна 40% — минимум для выживания. Посчитайте: оборот раз в год, кредитная ставка 10-15%, общая инфляция и опережающая промышленная инфляция (рост цен на технику, топливо) съедят 34%. Оставшиеся 6% уйдут на повышение зарплаты работникам. На Кубани рентабельность много выше 40%, поэтому там и идет развитие. А в других регионах ниже — и никакого развития нет.
Считается, что из-за увеличения мясного рациона в развивающихся странах мировая потребность в пшенице будет падать. Даже в фуражной пшенице, которую сейчас заменяют соей и кукурузой.
— Азиатские страны переходят не с хлеба на мясо, а пока лишь с риса на хлеб и пшеничную лапшу. Поэтому в ближайшее время спрос на пшеницу будет расти.
Какие прогнозы по урожаю этого года в России? Нам не грозит новое эмбарго?
— Не грозит, хотя на Кубани, в Волгоградской области, на Ставрополье и на Алтае ситуация плохая. При самом худшем раскладе соберем не менее 75 млн тонн. А ведь есть еще переходящий запас — около 18 млн тонн. При этом наше внутреннее потребление — всего 70 млн тонн. И потерь точно будет меньше: в этом году высокие цены на зерно, так что подметут абсолютно все.