Особенности русских национальных понятий
Криминал, говорят, идет к власти. Тюремные порядки, пишут, успешно внедряются на воле. А уж по фене только ленивый не выучился, даже депутаты ботают. Некоторые удивляются: как же это все получается? А так. Представьте себе десяти- или даже пятнадцатимиллионную (по разным оценкам) армию людей с общим опытом, который они накопили, насобирали по СИЗО, ШИЗО, ПКТ, карцерам, транзиткам и пересылкам. Что мы про них знаем? За кого, например, они голосуют на выборах? Скорее всего, за людей с похожим жизненным опытом. То есть за Андрея Климентьева — мэра Нижнего Новгорода, Геннадия Коняхина — мэра Ленинска-Кузнецкого, за Николая Новикова, который едва не пересел в кресло мэра Тулы из камеры СИЗО (обвинение в рэкете).
Что хотим знать об этих людях?
Не знаем ничего и знать не хотим. От страха и лени, что ли. Вот бывший зек — серьезный, кстати, исследователь, два красных диплома и шесть лет за плечами — хочет издать умную правдивую книжку про тюремную жизнь и субкультуру. Редкий случай, чтоб бывший опытный зек захотел с нами всерьез про свое говорить, на нашем языке, и сказать ему есть чего.
Он дает свой авторитетный ответ на вдруг взволновавший всех вопрос: а точно ли так страшна тюремная субкультура, которая идет к нам на волю?
Так никто не хочет книжку эту издавать и денег не дает.
Зовут бывшего зека Валерий Абрамкин. В прошлом диссидент, физхимик, первое издание этой своей книжки он в соавторстве с журналистом Юрием Чижовым выпустил еще в 1992 году. Труд под названием "Как выжить в советской тюрьме" вышел тиражом 60 тысяч и стал библиографической редкостью. С тех пор, конечно, все сильно изменилось, и необходимо переиздание. Но не получается: невозможно найти спонсоров! Странно... Такая тема — и вот вдруг стала неинтересной в России?
То ли скупы отказавшиеся бизнесмены, то ли они добыли себе гарантии от сумы и тюрьмы. А может, просто слишком сенсационными показались им изложенные в книжке идеи? Абрамкин, например, утверждает, что тюремная субкультура — самое точное изложение нашей национальной модели поведения, народного понимания справедливости. Потому, утверждает автор, тюремные нравы вместе с тюремной лексикой так легко принимаются широкой публикой на воле. А все беды, по Абрамкину, оттого что люди меняют справедливый тюремный порядок на беспредел.
В целом же книга рассчитана на широкий круг читателей. Еще бы: согласно статистике, 15 процентов взрослого населения страны сидело или сидит. Это не считая тех, кому сесть только предстоит.
Название у книги, конечно, неточное. Дело даже не в устаревшем слове "советской". А в том, что к заголовку надо добавить — "Если повезет". И речь в книге не только про то, что трудно выжить,— остаться нормальным человеком там тоже трудно.
Валерий Абрамкин родился в 1946 году. Русский, из рабочих. После МХТИ работал в секретной фирме атомного министерства. Сидел в 1979-1985 гг. за издание нелегального журнала "Поиски взаимопонимания" (более известен как просто "Поиски"). В тюрьме ему привили туберкулез.
Сейчас Абрамкин руководит общественным центром содействия реформе уголовного правосудия. Центр пытается облегчить участь российских узников на деньги зарубежных благотворительных фондов. Занимал две комнаты в бывшем ЦК комсомола. Теперь ограничивается одной: дорого. Месячная арендная плата за 19 м 2 — 700 долларов.
Беспредел
— Валерий! Вы подробно описываете, как себя вести в правильной хате. Суть вроде такая, что если ты приличный человек, то не пропадешь. Если тюремный закон соблюдается. Так?
— Да.
— А если не соблюдается? Это часто ведь бывает?
— Часто... В транзитной тюрьме, на этапе, на общем режиме, где одни новички и некому проследить за соблюдением понятий.
— Ну так если все новички, так значит там нету бандитов, рецидивистов и все в основном приличные люди?
— Не так... Зековский беспредел — это сила кулака, отсутствие всяких понятий о правилах, о том, как люди должны поступать в той или иной ситуации. На беспредельных зонах (или в беспредельных камерах) идет постоянная борьба за власть, разборки происходят самым диким образом: тут тебе и избиения, и убийства, и правых бьют, и виноватых — кто сильнее, тот и прав.
Самое некрасивое проявление зековского беспредела — пресс-хаты. Там собирают "шерстяных" — зеков, приговоренных тюремным миром к смерти либо опусканию. Они по заказу администрации мучат зеков, бьют и насилуют — чтоб выбить нужные показания или просто в наказание. Боятся они только одного — перевода к правильным арестантам, что для них равнозначно смертной казни.
Единственная книжная рекомендация, которую хоть как-то можно отнести к пресс-хате, касается права зека на самоубийство. Невесело, конечно, но это же и не "Веселые картинки".
Тюремный закон выходит на волю
Мы с Абрамкиным пьем чай в его казенной комнате в бывшем комсомольском ЦК. Чай на воле доступен и дешев, никакой с ним проблемы...
— Валерий, вот вы скажите — откуда взялся тюремный закон? Это что, проявление инстинкта какого-то? УК — понятно, он написан и растиражирован, и до всех доведен.
Вот жалобы слышатся отовсюду: что-де тюремные нравы и традиции все шире распространяются на воле. А что такое нетюремные нравы, как они сформулированы? Вы в книжке написали про тюремный закон: "Образ жизни, который подчинен правильным понятиям, легче и разумнее предписанного советской властью". То есть раньше "понятиям" противопоставляли моральный кодекс строителя коммунизма или там устав КПСС, а сейчас-то что? Может, христианскую мораль?
— Христианская мораль? Она "понятиями" вполне, кстати, охватывается. Вот вы прислушайтесь, как звучат заповеди в камере. Не убий — предусмотрены мирные разборки. Не укради — категорически нельзя у своих! Не лжесвидетельствуй — ну тут и говорить нечего. Чти отца твоего и матерь твою — более чем, взять хоть "не забуду мать родную", "ты жива еще моя старушка" и прочее. "Не прелюбы сотвори" и "Не пожелай жены искренняго твоего" — это тоже автоматически.
Что осталось? "Да не будут тебе Бози инии разве Мене". "Не сотвори себе кумира и всякаго подобия". "Не приемли имени Господа Бога твоего всуе". "Помни день субботний". Но и этим первым четырем заповедям тюремный закон не противоречит.
— Странно, но это звучит как будто убедительно, внутренняя логика имеется...
— Вот вы формулируете проблему: что можно противопоставить понятиям? А нет альтернативы. У оппонентов ничего нет, там пустота. Ведь понятия не банда какая-то придумала, они выстроены на народном представлении о справедливости, на национальной культуре. И не зря тюремные понятия встречаются в старинном русском праве, например — "выдать головой", то есть отдать виновного пострадавшей стороне, пусть что хочет с ним сделает. Такая мера, как известно, предусматривалась "Русской правдой" Ярослава Мудрого и применялась почти до петровских времен.
— И что, обязательно убивают выданного?
— Редко. Это нехорошо считается. Отдают головой, а братва смотрит, что дальше. Не убивать — так, по морде символически дать или там пять пачек махорки взыскать. Вот это по понятиям, такого человека уважать будут — умение прощать ценится.
Да. Так в культуре, в субкультуре важен национальный аспект. Взять например французов. Предательство у них посреди рейтинга, у нас в самом низу; поэтому они более законопослушные. И им не в падлу сдать соседа.
Или — почему у нас демократия плохо идет? В рейтинге социальных институтов в России парламент на последнем месте. Не зря Верховный Совет расстреляли, и ничего. (А церковь, к примеру, на первом месте по степени уважения. На втором пресса. Армия на третьем, правозащитные организации на четвертом.) Все знают — большинство всегда глупее авторитетов. В понятиях это отражено, а официально это не признается. Кстати, разборки похожи на процедуру решения спорных вопросов старообрядцами: там тоже собираются авторитеты, обмениваются соображениями и ищут прецеденты.
То есть нашему народу демократия чужда, ему нужна власть авторитетов!
— Как не нужна демократия? А баррикады в 91-м?
— Так это ж быстро прошло. Теперь про те баррикады людям и вспоминать неловко.
Я сиживал в камерах с полной демократией и равноправием, где блатной иерархии нет. Так интересно, что люди от такого братства со временем устают! У них появляется как бы потребность в иерархии.
— В том, что на воле описывается термином "твердая рука"?
— Конечно. Это такая потребность во внешней совести: хочется, чтоб кто-то снял с тебя ответственность и взял на себя. И такой человек появляется, это как бы такой варяг, который призывается для наведения и поддержания порядка. Или чужой, или из своей же камеры... Вот что показывает тюремная практика.
— Похоже, не только тюремная... Просто на воле все более путано и бледно.
— Это потому что на воле если человеку что-то не понравится, он плюнет и уйдет. А из камеры уйти некуда, и потому там все процессы доходят до завершения.
У нас в чем беда? Народное представление о справедливости не совпадает с официальным правом, оттого у нас, классики про это много писали, правда выше закона и ему противоречит. Это очень русское явление. В Англии, Франции закон с правдой совпадает, а у нас нет. У них право обществом усвоено, а у нас право чужое, заемное, не прижилось оно. Пока.
Мы ведь какие? Мы на собрании одни, а в частной жизни совсем другие. Мы общаемся друг с другом, решаем проблемы на базе традиционной культуры. Но когда попадаем в сферу формального права, то теряемся. Простое заявление написать не можем правильно на казенном языке!
— Так вы что хотите сказать, что надо ввести тюремные нормы во внешнем вольном мире?
— Да не тюремные это нормы, а традиционные ценности... Это культура...
— Ну хорошо, и как это будет выглядеть? Опишите-ка мне вольную жизнь, политику с точки зрения понятий.
— Ладно. Вот Сталин — вел себя культурно, под царя. Внешний аскетизм. Так вор в законе берет себе самую меньшую пайку. Я понимаю, насколько ему тяжело, имея огромную власть — взять самый маленький кусочек хлеба. Это входит в образ власти. А Чубайс — не по понятиям поступил, с гонораром тем в 90 тысяч долларов. По понятиям не должен был он такую пайку брать.
— А Борис Николаич?
— Он в какой-то период культурно работал. С привилегиями боролся, в троллейбусе ездил... А теперь там наверху меняют правила игры как хотят. Идет беспринципная борьба за власть. Беспредел...
— Это же чисто тюремная ситуация — беспредел и борьба за власть. Вам лично приходилось там такое наблюдать?
— Как же, конечно. Помню сидел я в Барнаульской пересыльной тюрьме, в 1983 году дело было. Там был главный блатной по кличке Латын. Он не очень правильный был, нарушал понятия. А тут пришел с этапом еще один блатной по кличке Гремуха — и покруче, и правильней. Ну и началась борьба за власть. Закончилась она поножовщиной (никого правда не убили, так, чуть порезали), в результате которой правильные блатные победили. Но потом! Правильные начали жрать побежденных. И все смазалось, было очень тяжелое чувство... Мне лично было неприятно, хотя меня никто не трогал, я был в камере единственный человек с одеялом. А у остальных одеяла ушли на варку чифира.
— Так вы намекаете, что это похоже на ситуацию с обстрелом Белого дома?
— Это — точно похоже. Разрушение порядка. Критическая масса людей, привыкших к насилию: они когда не бьют, у них ломка начинается. Похоже на гражданскую войну. Не нравится мне это. Такое же настроение у меня было, когда беспредел, когда вот-вот в зону введут войска...
— Вы за базаром-то следите, понятно? Вы наших не замайте политиков, вы на своих бандитов посмотрите — что ж они на воле не блюдут вашего закона? Сколько случаев: крыша деньги берет, а работу не делает, это как?
— Это неправильные бандиты. На всех не хватает правильных, потребность в них слишком высокая. Так что вы хотите, в любой профессии хороших специалистов мало!
Да и зря вы такую черту между тюрьмой и волей проводите. Вам тут на воле кажется, что вы прям святые. А у меня, знаете, было такое ощущение, что если поменять местами зеков и первых попавшихся людей на воле, так ни там, ни здесь ничего не изменится.
Везде люди живут...
ИГОРЬ Ъ-СВИНАРЕНКО