Через неделю в Москве открывается III Международный театральный фестиваль имени Чехова. Посвященный столетию Художественного театра, он продлится до начала июня и станет самым крупным театральным событием этого года в России. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ беседует с директором фестиваля, исполнительным секретарем Международной конфедерации театральных союзов ВАЛЕРИЕМ ШАДРИНЫМ.
— В чем отличие этого фестиваля от предыдущих?
— Во-первых, это самый крупный из всех трех фестивалей. В третьем Чеховском фестивале участвует 52 спектакля, из которых всего одиннадцать московских. Во-вторых, в этот раз мы гораздо строже подходили к составлению афиши. Никаких "представительских" спектаклей. Впервые в России будут показаны работы таких признанных мастеров мировой сцены, как Ариана Мнушкина и Роберт Уилсон. Мы привозим спектакль немецкого режиссера Кристофа Марталера, о котором сегодня говорит вся Европа. Можно будет увидеть новые постановки знаменитых режиссеров, которые уже бывали в Москве и запомнились нашей публике,— Деклана Доннеллана, Теодороса Терзопулоса, Тадаши Сузуки. В афише есть имена молодых, которым пророчат большое будущее. Такой вот букет...
— Надо ли это понимать так, что никакой особой темы у нынешнего Чеховского фестиваля нет?
— Фестиваль посвящен столетнему юбилею Художественного театра. Это вовсе не значит, что мы собирали только то, что лежит в русле привычно понимаемых традиций этого театра. Напротив, многое в фестивальной афише этим традициям убедительно возражает. Но в то же время посвящение столетию МХАТа не пустая формальность. Не в последнюю очередь благодаря этому театра Москва стала театральной Меккой, одной из мировых театральных столиц. И продолжает таковой оставаться, я уверен.
— Фестиваль имени Чехова единственный из Восточной Европы принят в так называемый Great Club, неформальный клуб директоров десяти самых важных театральных фестивалей Европы. Оглядываетесь ли вы на опыт партнеров?
— Европейская театральная жизнь переживает период фестивализации. Это выражается в том, что многие значительные постановки появляются как результат кооперации двух-трех фестивалей. Спектакль показывают несколько раз, допустим, на фестивале в Зальцбурге, потом в Эдинбурге, потом, скажем, на осеннем фестивале в Париже. И все, на этом его жизнь кончается. То есть театр существует в форме проектов, только для фестивальной жизни. У нас тоже будет несколько коопродукций, но в основном мы показываем то, что ежевечерне могут увидеть нефестивальные, простые зрители в Париже, Берлине, Праге, Бостоне или Вроцлаве.
— Есть ли, на ваш взгляд, очевидные пробелы в программе? Кого в ней не хватает?
— Конечно, жалко, что нет нового спектакля у Штайна, нашего друга и партнера. Но он приедет на открытие и прочитает лекцию "Мой Чехов". Не будет Брука. Не будет покойного Стрелера, его "Слугу двух господ" я очень хотел показать. Увы, не получилось привезти последний спектакль Бергмана.
— Жаль, не будет Някрошюса.
— Он решил показать "Гамлета" раньше, в декабре, на фестивале в честь своего учителя Андрея Гончарова. Я очень уважаю Някрошюса за это решение.
— Вы строго придерживаетесь "права первой ночи"?
— Да. Все зарубежные спектакли, приезжающие на Чеховский фестиваль, будут показаны в России впервые.
— С кем из гостей вы предвидите больше всего организационно-технической мороки?
— С Мнушкиной. Я сначала предполагал, что намучаемся со спектаклем Уилсона. Но у него подвижная, молодая команда, готовая решать все проблемы. Конечно, очень сложный спектакль у Додина, там половина действия происходит в бассейне.
— Какой спектакль самый дорогой?
— Все та же Мнушкина. Гонорар ее театра за пять спектаклей составляет около $150 тысяч, то есть по 30 тысяч за один вечер. Дальше идут спектакли Тадаши Сузуки и Уилсона, им платим по $20 тысяч за одно представление. Очень дорого стоит привезти берлинский "Фольксбюне", но за него платят спонсоры. Из наших соотечественников самый дорогой — театр Додина.
— Сколько вообще стоит провести фестиваль?
— Вначале у меня была цифра 40 миллионов "новых" рублей. Когда стало ясно, что с деньгами будет больше проблем, чем предполагалось, я ужался до 31 миллиона. Очень серьезных расходов потребовало оборудование — световое, звуковое, трибуны для зрителей. Но без него многие спектакли показать было бы нереально.
— Может быть, стоило подсократить программу?
— Нет. За счет кого? Отказаться от российской провинции? Это неправильно. Можно было сэкономить, показать Уилсона и Мнушкину по одному разу. И что? Ну, посмотрели бы их только критики и режиссеры, а я хочу, чтобы фестиваль существовал для зрителей.
— Вы думали, что финансовых проблем будет меньше?
— Минкульт в лице министра поначалу обещал нам половину всех денег. А когда уже все было запущено, оказалось, что реально государство даст в 15 раз меньше! Когда мы посчитали, оказалось, что правительства и частные фирмы иностранных государств в сумме дали в шесть раз больше, чем российские власти. Не бред ли это? И не позор ли? Я уверен, что фестиваль такого масштаба не может существовать без государственной поддержки. Это дело чести государства.
— Но вы как-то вышли из этой ситуации.
— Если бы не Лужков, фестиваль бы попросту сорвался. Выделенные им средства позволяют мне начать фестиваль. Потом придется выкручиваться и вкладывать в последующие спектакли деньги, полученные от продажи билетов на предыдущие.
— Одновременно вы строите наполеоновские планы на будущее. Я слышал об идее провести в Москве всемирную театральную Олимпиаду. Что это такое?
— Это не соревнования, а нечто вроде суперфестиваля. Первая Олимпиада прошла в 95-м году в Афинах, но не стала большим событием. Ее организаторами были Уилсон, Сузуки, Юрий Любимов, покойный Хайнер Мюллер. Вторая намечена на будущий год в Японии. Когда я рассказал об этом членам Great Club, оказалось, что они ничего не знали про это. Другая "мафия". Тогда возникла идея провести через три года третью Олимпиаду в Москве, где попытаться соединить всех — и Европу, и Америку, и Японию. Чем не место для примирения и единения? Что будет на Олимпиаде, я пока в деталях не знаю, но постараемся удивить Москву, устроить нечто грандиозное.