Предусмотреть единственный скандал на нынешней "Золотой маске" — в музыкальной номинации — было несложно. Прошлогодние успехи Мариинского театра, не имевшего равных ни в балете, ни в опере, должны были спровоцировать жюри на столичный патриотизм. Что и произошло. Потому глобальному жесту Мариинки, вернувшей отечественной сцене "Парсифаль" Вагнера, в этом году был предпочтен вполне провинциальный (хоть и столичный) парафраз "Евгения Онегина" ("лучший спектакль") в постановке театра "Новая опера" под управлением Евгения Колобова.
Вообще музыкальная номинация в контексте национальной театральной премии напоминает бастарда — дитя, рожденное вне закона, но в случайном интересе. Именно таковой заставил театральных деятелей, пригревших на своей груди самый роскошный и многосоставный музыкальный жанр, прикрыть видимой состоятельностью оперного театра несостоятельность театра драматического, крупным (в рамках сугубо музыкальной иерархии) калибром оперной постановки — обильные, но дискретные "находки" драмспектаклей из Москвы и уму непостижимых окраин.
К подобным соображениям в этом году добавилось еще одно. Мариинка — бесспорный монополист оперного успеха. Ее сильный во всех отношениях организм способен на работу, которая заведомо превосходит юродивые действия камерных столичных и оперных провинциальных театров, неизменно лоббирующих что-то одно. Если это художественное оформление — извольте наслаждаться костюмированным дефиле ("Пиковая дама", Пермский оперный театр) и треском гадких с советской фабрики скрипок. Если это лучшая женская роль — извольте наблюдать ее героически высовывающейся из щели взвинченного режиссерского до-вы-пере-сказывания Проспера Мериме (приз за лучшую женскую роль — Наталия Загоринская, "Кармен", театр "Геликон Опера"). Если это лучший спектакль — получите инсценированное эссе господ Арцибашева и Колобова на темы Пушкина и Чайковского (см. выше --"Евгений Онегин", театр "Новая опера").
Рассудок после просмотра оперных постановок-номинантов легко систематизирует находки и направления отечественного оперного театра в пользу расхожих современных понятий.
Да, камерной опере Санкт-Петербурга естественно приватизировать Шостаковича ("Игроки. 1942"), пока там есть режиссер Юрий Александров (оперный дубль Эйфмана), умеющий ловко сцеплять энкавэдэшные кошмары лихолетья, музыку Шостаковича с бытовой сострадательностью собственной души.
Да, Саратовскому театру пристало быть первым в эротической расшифровке сложнейшей партитуры "Леди Макбет..." Шостаковича: корявая сценография в ней столь же функциональна, как и предмет мужской гордости приказчика — секс-гиганта. А на что прикажете покупать провинцию?
Москве, привычно сроднившейся с глобальным изолятором Большого театра (куда музыкальным деятелям нового типа вход, как известно, воспрещен), вполне логично компенсировать свое оперное самосознание через божественную харизму Евгения Колобова — дирижера, который признает только собственные спектакли, и коммерчески-коммуникабельного Дмитрия Бертмана (приз за лучшую режиссуру).
А что "Парсифаль"? Ну машет в нем Гергиев — не спорить же с тем, что это лучший наш дирижер,— так нате вам, Валерий Абесалович, вторую "Маску". Еще, конечно, певцы: но Николай Путилин поет там Клингзора — вторую мужскую партию, а потому давайте отметим первую. Нате вам, Геннадий Беззубенков, за вашего Парсифаля. А в остальном — как в чеховской свадьбе — "позвольте Вам выйти вон". Во всем этом нет и намека на оценку смысла и логики последней вагнеровской оперы, длящейся пять с половиной часов и длящейся так, что слушатель этого времени не замечает. Заметить присутствие в ней режиссерской воли Тони Палмера, сыгравшего на чужом поле так, как недавно "Спартак" сыграл с "Аяксом",— крепко, умно и без напряга, по-видимому, для россиян слишком обидно. Поэтому и решили они прикинуться незрячими и как бы не увидели единственный спектакль, достойный звания "лучший". Впрочем, "мужик на барина сердился, а барин того и не заметил".
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ