"Сатирикон" поставил пьесу Милана Кундеры
В московском театре "Сатирикон" состоялась российская премьера пьесы, которую наверняка захотят поставить и многие другие театры. И поставят — если только ее автор, выдающийся чешско-французский писатель Милан Кундера, даст разрешение. Делает он это крайне неохотно, обставляя согласие многими условиями. Автор считает, что по-настоящему справиться с его сочинением "Жак и его Господин", написанным по мотивам романа Дени Дидро "Жак-фаталист и его Хозяин" могут только бедные, любительские или студенческие театры. "Сатирикон" никак не соответствует этой категории, но спектакль с Константином Райкиным и Владимиром Стекловым в главных ролях удался.
В пьесе Кундеры слуга наделен именем собственным, а тот, кому он прислуживает, остается безымянным. Но сходство своих судеб, опрокинутых в невидимом зеркале высшего замысла, оба заглавных героя не раз с изумлением отмечают. Жак (с небольшим сундучком в руке) и Господин (налегке) приходят неизвестно откуда в прологе и неизвестно куда уходят в финале. Их прошлое и будущее скрыто не только от зрителя, но и от них самих. Пугающая дорога без начала и конца заставляет путников то и дело останавливаться и предаваться рассказыванию сюжетов из их прошедшей жизни. Истории тут же "оживают" и разыгрываются перед зрителем.
Показывают, как Жак соблазнил девушку своего приятеля, но так ловко обманул простофилю, что заслужил благодарность и остался его лучшим другом. С Господином вроде бы все случилось наоборот: его лучший друг забавлялся с женщиной, бывшей объектом нешуточного вожделения Господина. К финалу Господин и Жак вновь меняются местами: первый вынужден содержать чужого ребенка как своего, а второй узнает, что его собственный сын законно отдан неродному отцу. Фабула, вполне достойная телесериала.
Кундера и в своих знаменитых романах ("Невыносимая легкость бытия", "Бессмертие", "Неспешность") часто притворяется простодушным рассказчиком житейских историй. Он так искренне интересуется подробностями и перипетиями современных будней, что поневоле обманываешься. Но недолго: пока за какой-то мелочью, за одним словом или поступком вдруг не рвутся все налаженные связи и не рушится ясная картина обыденной жизни. Кундера с легкостью перебрасывает мостики невидимых связей между людьми и эпохами. Он может столкнуть лицом к лицу героев, которых разделяет пара веков, чтобы, посмотрев друг на друга, они разом осознали призрачность и времени, и пространства. Категорий, с которыми Кундера, тем не менее, обходится почтительно: он не сомневается в их абсолютной власти,— и не устает напоминать, что личность всегда переживает отчуждение от конкретных обстоятельств.
При том он часто сосредоточен на "низких" инстинктах, справедливо полагая, что они точнее, чем высокие материи, описывают взаимоотношения с миром. Герои пьесы изначально движимы похотью. Законная жизнь человеческого тела вмещает все возможные конфликты современного мира. Впрочем, никаких откровенностей: похоть героев Кундеры — не предмет для пикантных иллюстраций, это похоть интеллектуалов.
На спектакле "Сатирикона" иногда кажется, что смотришь вариации "Декамерона" Боккаччо. И режиссер Елена Невежина не сопротивляется, когда в рациональную иронию переписывающего французского просветителя Дидро Кундеры вплетается сочное и грубоватое итальянское полнокровие. (Вообще, Невежина дебютировала на профессиональной сцене не по-дебютантски умело и не по-женски уверенно.) Отдав положенную и уместную дань "шуткам, свойственным театру", режиссер возвращает спектакль обратно, к строгому, хотя и вполне несложному сценическому рисунку. Гарантами стиля в спектакле "Сатирикона" выступают оба исполнителя главных ролей.
Константин Райкин (Жак) добровольно устранился от своего полноправного на этой сцене и ожидаемого публикой премьерства. Выиграл и он сам, и спектакль. Приглашенный Владимир Стеклов (Господин) после невнятных блужданий по театрам и антрепризам сыграл, пожалуй, свою самую удачную за несколько последних сезонов роль. Оба держатся заданных условий игры: Стеклов точен в амплуа разочарованного аристократа, любителя "знатных дам с большими задницами", а собачья безучастность в глазах Райкина-слуги всегда чревата "труффальдиновским" пружинящим азартом.
Но значение их работ поднимает другое: соблюдая правила традиционной литературно-сценической пары "господин-слуга", Стеклов и Райкин, следуя главному мотиву Кундеры, играют персонажей современных, сценических типов конца XX, а не середины XVIII века. Радуга, которая перекрывает сцену в финале, выглядит не более чем красивой насмешкой над героями, вынужденными вприпрыжку пересекать сцену взад и вперед. Это персонажи, уже давно пережившие пиранделловские "поиски автора".
И Жак, и Господин знают и смирились с тем, что они — плод фантазии драматурга и всего лишь действующие лица. До сути замысла им не добраться, автора не встретить, но их еще волнует, талантлив ли он. Как будто неясно, что ничего другого им уже не предложат — только мир, в котором нет решительно никакой единой идеи, а человеку предложено откликаться лишь на тревожащие душу и разум совпадения.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ