Плоды просвещения
Сколько бы я ни спрашивал подростков, зачем они употребляют наркотики, вразумительного ответа нет. Покайфовать. Отвлечься. Быть как все. Быть не как все. Быть не может, чтобы из-за такой ерунды кто-то рисковал жизнью. А они знают, что рискуют жизнью. И, думается мне, именно ради этого восемьдесят из ста пробуют наркотики, двадцать из восьмидесяти попадают в зависимость и только двое из двадцати выбираются обратно.
Вскрытие
В маленьком городе Дмитрове две девятнадцатилетние девушки умерли ночью неизвестно отчего. Вечером пошли на танцы, а к утру умерли. Говорят, наркотики...
— Какие? — спрашиваю я штатного психолога той школы, в которой учились погибшие.
— Не знаю,— отвечает психолог.
Я смотрю в окно на провинциально-белый сверкающий снег на крышах маленьких частных домиков:
— А вскрытие?
— Вскрытия не делали.
— Почему?
— Ну...— женщина-психолог отводит глаза,— такое горе... Родители попросили...
— Что? — уточняю я.— Соблюсти приличия?
Разговор происходит в дмитровском доме учителя, где специалисты местного наркологического центра устраивают для учителей и школьных психологов семинар по "позитивному развитию личности".
Училки сидят в кружок и делают упражнение "Скажи комплимент". По часовой стрелке.
— У вас, Алевтина Георгиевна,— густо краснеет говорящая комплимент крашеная блондинка,— очень красивые глаза.
Получившая комплимент Алевтина Георгиевна краснеет еще гуще и красивые глаза свои опускает в смущении. Ну хорошо. Взрослые не умеют говорить друг другу добрых слов, а стало быть, не смогут сказать их детям. Не умеют слушать добрые слова в свой адрес, а стало быть, не уважают себя, и уж тем более не могут внушить детям уважения к себе. Хорошо. Только какое отношение все это имеет к борьбе с наркотиками?
Нарочно приехавший на семинар в Дмитров из Дубны специалист по социальной работе наркологического центра "Возрождение" Евгений Александров объясняет мне, что наркотики — это как костыль для слабого, как суррогат жизни для того, кто не умеет жить. Поэтому, чтобы дети не тянулись к наркотикам, нужно вырастить их сильными и гармоничными, позитивно развить их личность. Научить их говорить "нет".
— Это долго? — спрашиваю я.
Мы едем в Дубну.
Александров, седой, округлый и мягкий, слегка шепелявой скороговоркой объясняет свою стратегию:
— Нужно сначала позитивно развить личность тех, кто потом будет позитивно развивать личность ребенка, то есть учителей и родителей.
— Это долго? — спрашиваю я снова.
— Если сейчас принять государственную программу, мы, может быть, успеем предотвратить эпидемию наркомании на севере Московской области.
Я смотрю на дорогу. Во-первых, понятно, что никакой государственной программы в обозримом будущем принято не будет. Во-вторых, две девочки погибли неизвестно от чего. В-третьих, после каждой дискотеки в очень благополучном и тихом Дмитрове уборщица выметает несколько десятков использованных шприцов. В-четвертых, сыну директора дмитровского наркологического центра один одноклассник, который ходит в школу с мобильным телефоном, предложил работу — распространять наркотики.
Поздно готовиться к войне, когда она уже началась. Поздно предотвращать эпидемию, если восемьдесят процентов наших детей уже охвачены ею.
— Ведь восемьдесят? — спрашиваю я Александрова.
Он пожимает плечами:
— Ну, может быть, семьдесят. Официальная статистика занижена.
— Тогда стоит ли надеяться на государство, если оно способно только причитать над трупом и уговаривать прозектора не делать вскрытия?
Смотри в глаза
В Дубне, где, кстати, официально зарегистрированных наркоманов насчитывается всего два, Александров трудится не только специалистом по социальной работе наркологического центра "Возрождение", но и завучем одной из средних школ.
В своей школе Александров ведет занятия по конфликтологии, рассчитывая, что ежели старшеклассники постоянно будут разрешать чужие конфликты в школе и дома, то и со своими внутренними конфликтами им справиться будет легче. Меньше внутренних конфликтов — меньше поводов попробовать наркотики. Правда, я думаю, что подростки ходят на эти его факультативные вечерние занятия потому, что Александров — единственный взрослый человек в мире, который говорит с ними серьезно, и даже иногда слушает их, и даже иногда смотрит им в глаза.
— Скажите, ребята,— Александров сидит верхом на маленьком ученическом стуле и, обращаясь к собравшимся в классе юношам и девушкам, помогает мне брать интервью,— в нашем городе есть наркотики?
— Конечно,— очень уверенно и очень спокойно улыбается в ответ завучу белокурая девушка.
— Какие?
— Любые.
— Сколько стоят?
— Что?
— Ну вот, например, марихуана,— Александров слегка теряется и, похоже, боится произнести слово "героин".— Сколько стоит эта... как ее... сигаретка?
— Сигаретками...— улыбка девушки становится снисходительной,— не продается. Продается спичечными коробками или стаканами.
— А где можно купить? На дискотеке?
Ученица смотрит на завуча печально, как если бы тот был больным зверьком, и говорит с расстановкой:
— Евгений Алексеич, купить можно в нашей школе.
Пауза. Замешательство. Паника.
— Где?! — и первая мысль, которая приходит в учительскую голову:-- В туалете?
— Ну почему обязательно в туалете? Надо просто знать людей, которые продают. Договариваешься с ними — они приносят.
Я вижу, как круглое доброе лицо Александрова становится вдруг ареной бескомпромиссной борьбы между чувством и долгом.
И наконец долг побеждает:
— Ребята...— Александров опускает глаза от стыда,— я не призываю вас ни на кого стучать, но... если вы знаете имена торговцев наркотиками в нашей школе и если вы, например, подсунете эти имена на листочке под дверь моего кабинета...
Дети молчат. Просто смотрят на его опущенную под их взглядами голову и молчат.
Но Александров, все еще не веря в свое поражение, продолжает:
— Я обещаю не принимать никаких репрессивных мер. Я просто поговорю с ними.
Никто из присутствующих детей не дает завучу гневной отповеди. Никто не говорит, что он обманул их доверие. И если бы Александров не был так занят сейчас переживанием своего стыда, он понял бы, что никто не удивлен. На долю секунды в глазах четверых из двенадцати мелькнула смешанная со страхом стальная стойкость. Потому что они еще дети и не умеют как следует скрывать своих чувств. Смотреть им прямо в глаза — единственный способ узнать правду.
Вы говорите: смотреть в глаза — способ необъективный. Да. Но если учитель добьется от школьника объективок, подсунутых на листочке в клеточку под запертую дверь, это, может быть, хуже наркотиков. Это значит, что мы научили своих детей предательству.
Молчат — значит знают
Я еду в Москву. Снег под колесами становится серым. Консультант наркологического центра "Перекресток" тридцатипятилетний Женя Молев подтверждает мое предположение о том, что нужно смотреть детям в глаза, и берет меня с собой в одну из московских школ.
— Понимаешь,— говорит Женя, пока мы идем по школьному коридору сквозь рой по-солдатски матерящихся старшеклассников.— Когда говоришь с подростками о наркотиках, те, кто не употребляет их, тянут руки и стремятся показать свою информированность. Понятное желание быть отличником, получить похвалу. Если подросток сидит молча и изображает индифферентность на лице,— скорей всего, пробовал. Если сидит молча, а после занятий подходит и рассказывает про одного своего друга, который попал в плохую компанию, вероятнее всего, сидит уже на игле и не может самостоятельно слезть.
По интонации разговоры школьников на перемене напоминают непрекращающуюся грызню стаи бездомных собак на пустыре. В мужской уборной в унитазе плавают две пустые упаковки от трамала и циклодола. В другом туалете — легкий душок марихуаны: видимо, курили на уроке. На переменах школьники не курят конопли, потому что может застукать охранник или учитель труда. По этой же причине не оставляют за собой шприцов. Но если вы зайдете в физкультурную раздевалку и посмотрите их вены... Никаких следов? А на щиколотках? Перестаньте наконец считать своих детей дураками!
На этот раз мы с Женей общаемся с группой из двадцати девяти подростков. Половина знает ответы на все вопросы, охотно разглагольствует о наркотиках и последствиях их применения, умничает, несет всякую белиберду, и мы с Женей за них относительно спокойны. Вторая половина молчит и слушает.
В перерыве печальный мальчик тихонько подойдет к нам и спросит номер телефона наркологического центра:
— Там анонимно?
— Анонимно.
— Это для одного моего друга.
— Мы понимаем.
Другой мальчик, самый взрослый и самый мужественный из всех, на вопрос Жени: "Как сказать 'нет', если тебе предлагают наркотики?" — ответит, что есть простая формула:
— Я завязал.
— Ты действительно завязал?
— Да,— юноша молчит некоторое время, глядя Жене в глаза, и когда Женя выдерживает его взгляд, продолжает:-- Это как кусок мыла, который пытаются сжать в кулаке: либо тебя раздавит, либо вытолкнет вверх... Скорее всего, раздавит.
Вот оно что. Они пробуют наркотики, как будто идут на войну. Им хочется ярких чувств, острых ощущений и неожиданных открытий. Они готовы либо получить их сейчас, немедленно... либо умереть. Беда в том, что взрослые, которые должны были бы научить их ярким чувствам, стесняются даже сказать друг-другу: "Какие у вас красивые глаза".
Женя почти не говорит о наркотиках, зато очень много говорит о чувствах. Заставляет вспоминать боль, радость, счастье, отчаяние. И это их цепляет.
На двадцать девять человек есть только один, которому откровенно скучно и нечего скрывать. Он все время предлагает сделать перерыв, пожрать, поиграть в снежки, пойти по домам. Он, этот мальчик, единственный из двадцати девяти не рискует стать наркоманом. У него пока просто не хватает на это фантазии.
К сожалению, если ваш ребенок думает о чем-то, кроме жратвы, вам придется следить за его венами. Любить его изо всех сил. Заглядывать ему в глаза. И учить его чувствовать, пока не поздно. Если, конечно, вы сами знаете, что это такое.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН