Кандидат искусствоведения, реставратор киевских храмов, боевик Украинской повстанческой армии, советник Руцкого, участник сделки с "Урожаем-90" (многие помнят тот громкий скандал). Что там было еще? Владелец имения в Беверли-Хиллз, сосед Рональда Рейгана и Джеральда Форда, хозяин трех фирм в США, греческий гражданин и русский, московский патриот — в таких терминах рассказывает о себе Георгиос Николаидис, он же Георгий Мирошник, он же Гарик. Сегодня этот энергичный, предприимчивый, и многим не только в Южной Калифорнии, но, по старой памяти, и в Москве известный человек — в центре нового скандала, который разгорается после его ареста в Америке. Незадолго до ареста Гарика с ним в Лос-Анджелесе случайно познакомился спецкорреспондент Ъ ИГОРЬ СВИНАРЕНКО.
— О! Беверли-Хиллз! Тут же земляк твой рядом живет, тоже с Москвы. Заскочим по пути на огонек? Он рад будет,— говорили мне русские знакомые в машине, которая в один прекрасный калифорнийский вечер проезжала по бульвару Sunset.
Я скривился: уж известно, какой москвич может жить в Беверли-Хиллз, да еще по имени Гарик. Но они уже повернули, приговаривая, что всего на пять минут.
Угадал я только про цепь.
Остальное как-то не совпало.
Биография всплыла после, а поначалу Гарик предстал провинциальным интеллигентом, хотя и со странностями, простым шестидесятником с, как говорят, идеалами. Но шестидесятником, ушедшим в удачный бизнес, что не сбывается без колоссальных запасов энергии, всегда притягивающих. То есть, с одной стороны, он вполне приспособлен к жизни, к бизнесу, к политике, к своему "Роллс-ройсу", к своему же Беверли-Хиллз. А с другой — любит порассуждать, особенно за столом, о судьбах страны, путях России, грязи политики, что будет с нами, ну и ностальгия, разумеется. Гремучая смесь! Вдобавок он знал все новости из России: часами смотрел ТВ. Пересказ теленовостей в его темпераментном изложении — это театр одного актера, актера с цепью золотой на шее.
Таким, как он, надо, чтоб был риск, приключения, опасности, такое, что кончается орденом, а бывает, чем и похуже,— думал я про Гарика...
Новосел Беверли-Хиллз
Он мне показывал в Беверли-Хиллз свой типичный для того квартала дом в один-единственный, ввиду опасности знаменитых калифорнийских землетрясений, этаж, с несчетным количеством комнат и совершенно сочинской, с блестящими жирными листьями, растительностью на участке; словом, ничего особенного. Не могу я понять этих миллионеров! Поселиться в приморском, приокеанском городе — но так, что до пляжа пилить этак с час на машине...
— Ты, Гарик, почему тут поселился?
— Так тут вон кузен Клинтона у меня сосед, а там дальше — Рейган, Форд.
— Я не про то, вот я себе номер снял в Малибу, так у меня океан под окном, и плавать я хожу по утрам. Ты почему ж на океане дом не купил?
— А там, знаешь, оползни ведь возможны... Пропасть может недвижимость!
Осторожный же, подумал я, народ эти миллионеры. Перестраховываются до такой степени, что простые радости жизни им недоступны...
— А ты-то, ты сам на чем выехал? Ты кем был, прежде чем тут на Западе устроиться миллионером?
Вот я думаю теперь-то — а какого ж такого ответа я ожидал? Про трудное детство, спичечную экономию и трудовую мозоль? Про стрижку чужих газонов и доставку пиццы, чтоб копейку к копейке? Что унаследовал от папы, потомственного токаря, семейное дело — Токарный дом?
— Я был помощником Руцкого... Меня тогда знаешь, как звали? Георгий Михайлович Мирошник,— открылся наконец он. И я сразу ощутил странную неловкость и точно изменился в лице. Я отвел глаза в сторону с внезапной страшной грустью оттого, что из копеечных казенных денег вон у нас какие в сиротской России вырастают миллионеры... И еще вспомнились газетные заметки 92-го года на страницах для криминала...
"За вiльну, самостiйну, незалежну Украiну"
Мы встречались с Гариком иногда по вечерам и выпивали: то у него дома в Беверли-Хиллз, то в городе, то в приморском простеньком кафе. Он, например, любил мне назначать встречу в баре богатого отеля The Regent Beverly Wilshire.
— Гарик! — попрекал я его.— Но ведь это же чистейшей воды понт. Зачем?
— Ты что! — весело отмахивался он.— Просто я тут жил несколько месяцев, пока не купил дом. Ну и привык...
И точно, обслуга его знала вся. И смотрела на него с понятным обожанием, как цыганский хор на Никиту Михалкова в кинофильме "Жестокий романс". Сходство было поразительное.
Кстати, о кино: Гарик мне напомнил, что это именно тут снимали знаменитый и успешный по деньгам фильм "Pretty woman", где Гир и Робертс.
— А я тоже ведь снимать буду. Сценарий вот дописываю — там про террористов...
— Странная тема! Что ты о террористах-то знаешь?
— Я? О террористах? — он помолчал.— Я ведь сам террорист. Взрывы устраивал... И отсидел за это 12 лет.
— Врешь!!!
Он, невесело улыбаясь, молча расстегнул под пиджаком рубаху и показал синюю наколку в подмышке: там был украинский гербовый трезубец и буквы "УПВ" (Украинське повстанчеське вiйсько). Да, в неожиданном месте, при экзотических обстоятельствах получил я этот привет с исторической родины... (Следующий был в Москве, когда полуистлевший "Запорожец" смял мне левое крыло.)
Не могу сказать, что сам я на сто процентов поверил в террористическую историю, которую я вам с его слов пересказываю (сюжет же задуманного фильма я тут разглашать не буду — автору он самому может пригодиться):
"В 1961-м я вернулся в Киев из Австрии — отец был там военным атташе. И вот вскоре мы поехали с учителем на экскурсию в Ленинград. Ходили там по музеям. Я увлекся, на все деньги купил книг, монографий. Стал дома читать; еще больше понравилось. В 1963-м кончил школу и поступил в Киеве в художественный институт, так называемую Бурсу. Это был рассадник украинского национализма (чтоб он горел огнем!), сгусток украинской энергии. Такие были преподаватели! Воспитывали в нас чувство национального достоинства. (У меня обе бабушки — украинки; а дедушки — один грек, другой еврей.)
Закончил. После работал в Лавре. Там же и защитился, был в заповеднике с. н. с. Тема у меня была "Теория и история русского искусства и архитектуры". А занимался реставрацией.
А сел я первый раз в 1974 году. Известное дело Марьяновича в Киеве... Украинская повстанческая армия — УПА, украинский национализм. Ни за что? Склад был с оружием у нас в Ивано-Франковской области. Все немецкое — шмайсер, пулемет МГ, гранаты. Вот, воспитали в нас преподаватели чувство национального достоинства... Шевченко до сих много помню наизусть, у него много было про свободу.
Я на севере в лагере был. В Мордовии. Статья 68 прим.— 'связанных с подрывом существующего строя...'"
Я поправляю:
— Существовавшего!
Он кивает, не смеется. Ему там в Мордовии было не до шуток.
"Сел — жена со мной развелась. Двое детей у нас. Вышла замуж за преподавателя ВПШ, детям она дала фамилию и отчество нового мужа. А я, сказала, погиб.
Первый раз сидел я с 74-го по 83-й. Освободился — и опять вернулся в свою борьбу. Прятались, в подвалах ночевали... Какой террор? Райком взорвали. В городе Ракитно. Сделали мину, поставили и взорвали к чертовой матери. Ночью. А в газетах написали, что взорвалась газовая котельная. У меня друг был, Алик Шиян из Макеевки, так его отец там в городе взорвал партком. А писали, что короткое замыкание. Но это были поджоги, взрывы. Борьба.
Второй раз посадили в 84-м. Как опасному рецидивисту за создание бандформирований дали 12 особого. Но вышел в 1986 году. А уже все по-другому.
Все это была ерунда... Я жалею об этом. Надо было делать все по-другому. А то — растраченная жизнь...
Я в Москву поехал. А в Киев не захотел. Когда выходит это из подполья... Люди сразу меняются. Кто-то пошел в правительство за кусок хлеба. Наши восторги, наша борьба — они превратились в ничто. В ничто.
— А было чувство — что ваши победили?
— Наоборот, было чувство, что мы проиграли. Потому что... Нужно бороться за что-то, а не просто бороться. Особенно, если сопряжено с риском для жизни, с потерей свободы. А люди, которые были рядом с нами, которые нами руководили, они не видели перед собой ясной цели. Их увлекал процесс.
В Москве ждала Танюшка (я с ней познакомился в тот год на воле, и она ждала). Нет, мне больше не хотелось совершать преступления по статье 68 прим.
Вот сейчас можно купить пушку, а воевать не с кем, врага нет..."
Лагерная наколка
У него на запястье выколот скарабей.
— Глупость, еще в первый срок. Кололи все, и я колол. Обозначало — непримиримое отношение к коммунистам, к "мусорам". Хочется, конечно, убрать. Наверное, я это сделаю.
— При теперешней моде на наколки, ты просто невероятно скромно выглядишь. Ты там бригадиром был? Ты ж организатор, в политике, в бизнесе.
— Не мог я быть пособником администрации. И так человек в неволе, а еще заставлять его план выполнять. Не выполнит — его накажут: в ларек не пустят, чтоб кило халвы купить.
Сортировал лес по диаметру на бревнотаске, на пилораме работал. Сварщиком был. Ночью любил работать, а днем спать. Ночью цветной окружающий мир тебя не так беспокоит. Можно спокойно работать, спишь потом. А день тебе не принесет никакой радости — ну что, серые бараки кругом.
— Что ты думал в тюрьме?
— Я думал, что никогда не выйду. Думал, срок кончится — добавят. Ну даже, думал, освобожусь, так потом опять сяду. Я думал заканчивать с этой жизнью. Надо было найти способ, как тихонечко уйти из жизни.
Деньги-то откуда?
— Самое счастливое время — когда жил у тещи на ул. Гурьянова. Кухня шесть метров, собирались там по вечерам. Вечером пришел домой, теща жену научила снимать мне ботинки — с работы же! Водки разлили, огурчик порезали. Сын родился, теснились в двухкомнатной... Счастливее у меня не было времени. Выглядывал в окно — цела машина? Ездил на "Мерсе", за это соседи меня ненавидели и отламывали зеркало. (Это все — после мордовского барака, после лесоповала! О таком счастье не мечталось, мы помним, он мечтал "тихонечко уйти".— И. С.) А "Мерс" — от кооперативного бизнеса. Своего кооператива не было, я просто их собрал под собой, сделал концерн "Формула-7". Концерн выкупил лесоповал (привет лагерю!), железобетонное производство, компьютеризировал "Ямалнефтегаз". В Дубаи я продал через фирму "Техника" целый пароход противогазов. Сидел там в Джидде, этой вонючей помойке. Я там заработал тыщ 60-70.
С ул. Гурьянова я переехал на Фрунзенскую набережную. Потом жил на двух дачах. Одна — щелоковская, где он застрелился, вторая никоновская, на Москва-реке-2 (там живет теперь Смоленский).
Я финансировал партию Руцкого (иначе говоря, партию свободной России), был там был председателем ревизионной комиссии. Я давно знаю Руцкого, еще когда тот был курсантом. Я был президентом молодежного клуба "Мрия", в Киеве. А в Киев приезжал на стажировку Руцкой.
Советник Руцкого, президент биржи и так далее...
— Значит, ты при Руцком делал деньги?
— Нет! Я из России не вывез ни золота, ни нефти — ничего. Все деньги я делал за рубежом, у меня был концерн. А в Россию я деньги в основном вкладывал. Я столько сделал для страны...
— То есть ты хочешь сказать, что бизнес делал на Западе?
— Да. Еще при Советах. Я выезжал в Германию. Люди, которые давно со мной работали, мне доверили кое-какие деньги, я ими правильно распорядился и... начал накручиваться некий капитал.
— Ты можешь привести примеры? Назвать отрасли?
— Например, автобизнес в Германии. Мы вкладывали деньги в спортивные машины, которые участвовали в ралли и приносили деньги. На лошадях зарабатывали.
— Ты все время сидел в Германии?
— Нет, там был мой представитель. А я тогда оставался в России.
В 91-м бывшая жена прислала ко мне старшего сына. Я его с 74-го не видел. Я стал помогать, но... Короче говоря, ничего хорошего из этого не вышло.
Когда я умирал в лагерях, когда моя мама старенькая ездила ко мне — нет, тогда не вспоминали. А ведь я ж не вор, не убийца, не грабитель... Потом, когда я был в руководстве страны — многие вспомнили. Это та правда, которая есть.
Советник Руцкого — невозвращенец
— История с "Урожаем-90" — это все, что было против тебя?
— Основное — другое... В 1992-м я — советник вице-президента Руцкого по экономическим вопросам, зампред совета по земельной реформе, председатель секции по переработке агропродукции. А конфронтация между президентом и Верховным советом уже начиналась. Тогда один из преданных друзей Бориса Николаевича предложил мне сдать Руцкого. Я спросил: почему вы решили, что можете мне это предложить? У меня разве репутация мерзавца, или я уже кого-то предал? (Мне потом звонили уже на Запад: срочно расскажите нам все о Руцком, мы гарантируем, что вы вернетесь...)
Летом я в составе делегации России — во главе был Руцкой — поехал в Испанию. В это время на моей даче был проведен обыск. Я понял, что это провокация, что дальше можно ожидать чего угодно. И остался на Западе. Забрал туда семью: Таню и маленького сына.
С тех пор в Россию не приезжал.
Хлеб чужбины и ее вода
Гарик получил греческое гражданство — надо же, нашлись корни! Пожил в Бельгии. Потом "сдуру купил ресторан в Дюссельдорфе". Незнакомый ему бизнес не задался и был за полцены продан.
Америка. Все, дальше в этой жизни ехать некуда. Там он открыл пару фирм — "решение споров между предприятиями", посредничество, консалтинг.
Поселился Гарик в Беверли-Хиллз.
На участке был подземный источник. Вода из него заливала дом. Ее отводили, а она опять... Один преуспевающий калифорнийский адвокат, одессит, рассказывал мне, что тоже приценялся к дому. Но эта вода его смутила. "В отличие от Гарика, я не додумался послать эту воду на анализ,— вспоминает адвокат.— А он послал. Вода оказалась минеральной, он построил цех и разливает ее в пластиковые бутылки, и с разрешения food and drug administration продает. То есть все мы буквально ходим по деньгам, просто одни люди рождены для бизнеса, другие нет..."
Я эту воду под названием Vela vita пил. По вкусу она мне напомнила так называемую жесткую из-за минеральных (что и требовалось доказать!) солей воду, которая течет из кранов в городе Мариуполе. Тамошних жителей даровая минералка тоже смущает: в ней мыло не мылится. Одна и та же жалкая соль, которая одним — деньги, другим — слезы, а где ж справедливость?
Ностальгия
— Гарик! Скажи, вот ты мне звонишь по ночам и волнуешься, пересказываешь новости из России. Что это значит? У тебя жизнь вроде удалась, ты — процветающий греческий бизнесмен в Америке. Дом, жена, ребенок. Что тебе Россия?
— Мне уже 50, лучшую часть жизни — ну, с нюансами — я-то прожил там. Я все равно живу Москвой, Россией.
— Съездил бы туда! Выпустил бы пар.
— А зачем? Не вижу смысла.
— Страшно?
— Если б поехал тогда — меня никто бы не судил, просто бы уничтожили. Были попытки меня ликвидировать...
— А сейчас — могут уничтожить?
— Нет. Опасность кончилась с уходом Бурбулиса... Но! Если плохой проповедник в церкви, это ж не значит, что Бог виноват. На Россию сердиться не нужно. А Москва для меня — это лучший город в мире, самый вкусный, самый желанный. Это была сложная хирургическая операция, отделение меня от России... Она — отдельно, я — отдельно. Может, это мазохизм. Черт его знает... Иногда смотрю на небо... Думаю: так пахнет осень в Москве...
Да, там хотел быть у власти, написать это полотно так, как ты его видишь, был поиск единомышленников. А сейчас — покоя хочу. Спокойной жизни для своего ребенка, для дома. Мальчик получил в этом году грамоту, он в классе лучший по английскому языку. И это в консервативной снобистской школе в Беверли-Хиллз! Правда, по-русски он плохо говорит, это меня пугает.
Вот у меня Танечка прекрасно готовит. У нее бабушка 50 лет проработала шеф-поваром в академии Жуковского. Бабу Майю знают все. Правда, сейчас пост у меня, я православный. Восьмой год я уже пощусь.
В Россию хочу невыносимо! Москва... Я в Москве знаю каждый камень, каждой проходной двор, каждый проезд. Я даже знаю, где в Москве ночью можно купить водку!
— Ну и где же?
— На площади Борьбы, по 5 рублей бутылка. Там таксисты по ночам торгуют...
На Обручева там был еще спекулянт, который посылки получает, так можно купить что-то от Версаче. А у спекулянтки на Горького, напротив ресторана "София", можно было что-то купить от "Кристиан Диор".
P.S. "Я никогда не просил у Бога здоровья, удачи,— говорит Мирошник на прощанье.— Я прошу: Господи, дай мне возможность молиться и что-то сделать для Тебя, во имя Тебя. Причем не обязательно правильные дела, во имя Господа и грешат. Потому что грешник всегда ближе Господу, чем праведник. Я имею в виду — раскаявшийся грешник!"