В Москве прошел отборочный тур конкурса Prix de Lausanne
На этой неделе в Москве Эльвира Брауншвейг (педагог, член жюри, жена бессменного председателя конкурса Prix de Lausanne Филиппа Брауншвейга) и народный артист СССР Михаил Лавровский просмотрели семнадцать кандидатов из училищ России и стран СНГ и отобрали семь человек, которые в январе отправятся на состязание в Лозанну.
Советский Союз Лозанну игнорировал ровно 19 лет. Но, превратившись в СНГ, сменил ориентацию: стал посылать школьников за призами. И почти сразу случился скандал, отголоски которого не утихают и по сей день: швейцарцев обвинили в краже (мягкий вариант — скупке) молодых талантов.
История скандала (учитывая ее хеппи-энд) — скорее комическая, нежели детективная. В 1992 году Игорь Пальчицкий, постоянный представитель лозаннского конкурса в Москве, вез в Швейцарию отобранных детей (тех, кто прошел сито предварительной проверки, субсидирует фонд Рудольфа Нуриева — организация, созданная для помощи русским артистам за рубежом). В самолете Пальчицкий углядел явно балетного малого под конвоем массивного дядечки. Юноша оказался учеником белорусского хореографического училища Иваном Урбаном, а внушительный дядечка — главой минского балетного театра Валентином Елизарьевым, вывозящим отрока в свет за счет театра. На первом туре Ваня техникой и данными не блистал, зато пленил жюри русым чубом, синим цветом глаз и прелестным выгнутым подъемом. Окрыленный успехом юный артист полночи бегал по гостинице и с испуганным ликованием сообщал встречным и поперечным: сам руководитель Гамбургского театра Джон Ноймайер, не дождавшись конца конкурса, приглашает Иванушку в свою школу.
На следующий же день предусмотрительный руководитель Елизарьев паспорт у парня отобрал и срочно отправил его в Минск. После конкурса разыгралась буря: Ноймайеру свет не мил — подавай ему Ваню. В Москву Пальчицкому через день звонят — то сам Джон, то директриса его школы. Делать нечего — отправился Пальчицкий в Минск. Там Ваню со всех репетиций сняли, сольные рольки отобрали и вообще всячески притесняют. А Ноймайер все звонит.
Дошло дело до швейцарского атташе по культуре. Искушенный чиновник посоветовал дотянуть до выпуска. Выпустился Ваня из училища, а его никуда не распределяют и вообще грозят в армию сдать. А Ноймайер все телефон обрывает. И пошел тогда Пальчицкий за советом к... Олегу Ефремову. Почему? Да посоветовали так. Крякнул Олег и оформил Ваню по лимиту во МХАТ. Рабочим сцены. А уж из Москвы перекочевал молодой рабочий в школу Ноймайера. Оказалось — юноша просто дурно выучен: в гамбургской школе он живо освоил и прыжки, и вращение. Теперь работает у Ноймайера. Первым танцовщиком. Минск такого самоуправства не спустил и поднял шум по поводу хищения молодого дарования.
Проблема не стоит выеденного яйца. Артисты любого возраста при необходимости прорывались и сквозь железный занавес; при желании — остаются в отечестве и в нашу эпоху прозрачных границ.
Московский же просмотр конкурсантов для январской Лозанны-98 по заведенному обычаю состоял из классического экзерсиса и подготовленной каждым соискателем вариации. Судейство было заинтересованно-справедливым: отобрали действительно лучших.
Четырнадцатилетний Арсен Мегробян из Еревана и пятнадцатилетний алмаатинец Казбек Ахмедьяров еще дети — зажатые, "врущие" комбинации незнакомого класса. Но сквозь суровость академической выучки, сквозь старательность круглых отличников, сквозь унифицированное мужество манеры маняще проглядывала индивидуальность каждого: кинжальный темперамент казаха, тревожный лиризм армянина.
Коренастый, крепкий Александр Шаповалов из Воронежа неожиданностей не таил: типичный танцовщик-трюкач. Пермь предоставила очередную Надежду, на сей раз Иванову — с характерными для пермской школы мягкими иксовыми ногами, разработанным подъемом, довольно уверенной техникой и стертым лицом. Воронеж подарил двух хрупких длинноногих девчушек-Бэмби: улыбчиво-радостную Катю Черных и застенчиво-сумрачную Аллу Быканову. Главный сюрприз приготовил все тот же Казахстан — пятнадцатилетнюю балерину с непроизносимым именем Гульфайруйс Курмангожаева. Эта девочка с лицом персидской принцессы, точеными ногами и королевскими жестами спокойно-мягких рук обладает царственной выдержкой и прекрасным вращением. Анафемски-коварную вариацию Одиллии она исполнила чисто, без аффектации и актерства, притягивая властью прирожденной примы и невозмутимой непроницаемостью глаз, уведенных к вискам.
Удовольствие от открытия свежих дарований оказалось подпорчено обычными огрехами отечественной педагогики: девушки, даже с природным прыжком, не умеют прыгать. Все ребята не владеют мелкой техникой, не могут скоординировать комбинации в быстром темпе. Зажаты руки и корпус. Плохо разработаны стопы.
Конечно, репертуар нашего, все еще советского балета не требует методологических новшеств. Конечно, можно и дальше жить в одной отдельно взятой стране и экспортировать исполнителей хореографии прошлого столетия. Но век ХХ, а тем более грядущий ХХI требует иной подготовки, иных ритмов, иной координации. И не вина лозаннских устроителей конкурса, что наши юные балетные дарования могут попасть в ногу со временем, лишь вырвавшись за пределы отечества.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА