Решение о запрете оппозиционного шествия по Садовому кольцу 4 февраля принималось в правительстве Москвы коллегиально. Администрация президента в этот вопрос не вмешивалась. Об этом рассказал в интервью Олегу Кашину заместитель мэра Александр Горбенко. Именно с ним заявители акции вели переговоры об условиях ее проведения.
— Отказать заявителям – это было ваше решение, Александра Горбенко, или мэра Собянина, или еще чье-то еще?
— Это решение консолидированное. У нас есть такой Департамент региональной безопасности.
— Олейник?
— Нет, Олейник – это первый зам. Ну, не важно там. В фамилии не будем вдаваться. Я понимаю, что вам хочется назвать фамилию душителя свободы.
— Но кто конечный душитель свободы?
— Вы уже, в принципе, мою фамилию назвали, но история рассудит.
— Так. Хорошо.
— История рассудит. И парламент региональной безопасности, который имеет возможности проанализировать всю информацию от спецслужб, от общественных организаций, от политических сил, от неполитических сил, который имеет возможность собрать всю информацию, вплоть до погоды, вплоть до трафиков автомобильных. И на основании этого предлагает решение уполномоченному человеку от мэрии правительства.
--То есть вам?
— В соответствии с распоряжением правительства таким уполномоченным представителем с 1 сентября 11-го года являюсь я.
— То есть чиновник мэрии Горбенко – этот тот самый человек, от решения которого буквально зависит политическая обстановка в России? Не Путин, не Медведев, не Володин. Вы! То есть вы решили, что шествия не будет, и поэтому ОМОН будет избивать людей 4 февраля?
— Не чиновник Горбенко, а некий функционер.
— Функционер Горбенко.
— У которого в обязанности входит промониторить всю информацию, сопоставить все возможные данные и принимать ответственные решения по согласованию или несогласованию, по предложению других маршрутов, вести переговоры. Это не только его ответственность, но это его и обязанность.
— Просто смотрите, декабрьские митинги, они реально определили буквально всю повестку политического: послание Медведева Федеральному Собранию, оно было по итогам митингов буквально. Прямая линия Путина и вся его кампания тоже как-то отталкивается от митингов.
— Да.
— Все заявления всех каких-то крупных деятелей, все касаются митингов, которые тогда разрешили вы.
— Да.
— Теперь опять же вы запрещаете эти митинги, переворачивая вот всю сложившуюся за декабрь политическую ситуацию.
— Нет, нет, Олег, секундочку, секундочку. Во-первых, никаких каких-то таких лобовых разрешений тогда и неразрешений теперь не было. Вы, если помните, то и в прошлый раз заявители хотели на Площади Революции, потом хотели, чтобы перекрыли там Новую площадь, Старую площадь, шествие на Болотную.
Вы знаете, я вам скажу, ну наверное, не секретная информация, хотя был личный звонок. Борис Ефимович Немцов позвонил после окончания Болотной и сказал: "Вы знаете, у меня такое ощущение, что это первый мощный шаг в создании гражданского общества".
— Разумеется, зачем же вы его сейчас душите, вот буквально?
— Чем его душим?
— Отказом!
— Отказом на что?
— На проведение шествия в центре Москвы.
— Отказом перекрытия центральных магистралей?
— Ну, например, да.
— Так потому что мы никогда их не разрешали.
— То есть вам пробки дороже, не знаю, стабильности в стране, спокойствия в стране?
— Нет. Поймите, вы очень примитивно в этом случае подходите к этому вопросу. Не обижайтесь.
— Нет, нет, конечно.
— Но примитивно. Потому, что когда я говорил об объеме всей информации, которую приходится перелопачивать для того, чтобы принимать решения, максимально объективное, максимально взвешенное, профессиональное, взвешиваются все возможные последствия и общая политическая ситуация. В том числе и вопросы, связанные с прецедентным случаем. Если одна политическая сила просит ей перекрыть центральную магистраль, так убить в субботу город на несколько часов, вслед за ней приходит другая сила, нам приходится это тоже учитывать.
Вы не говорите про это, а у нас ведь есть заявка официальная, которая появилась на 40 там или на час позже заявки вот этого митинга вот группы Пархоменко-Быков, я так условно называю.
— Вот да, Пархоменко-Быков, какая это политическая сила? Это не политическая сила – это два журналиста и писателя.
— Вот поступила заявка с пересекающимися маршрутами, в этот же день, в это же время, от господина Кралина, то бишь, Тора…
— А я с ним вчера разговаривал, с Тором.
— …соответственно, на тридцать тысяч.
— Да, он честно говорил, что страхует Пархоменко и Быкова, заявка его подана на то же самое шествие.
— Значит, на вопрос мой Пархоменко конкретно вчера, у вас какое-то взаимодействие с Кралиным есть, он сказал, нет, мы к ним не имеем никакого отношения, и, вообще, это не про нас. Есть их заявка, с ними и разбирайтесь.
— Хорошо, разбирайтесь с ними, и что? То есть, на основании того, что заявок много, и одна заявка от тех, кто уже провел митинги на Болотной и на Сахарова...
— Нет, я вас вывожу немного на другую историю...
— Да, ну, извините.
— Потому что появляется прецедентное решение Москвы, и потом будет очень тяжело кому-либо объяснять, и, действительно, почему кому-то есть преференции, а кому-то нет, причем, даже публичные, ну, не публичные, а во вчерашнем разговоре я сказал, мы прекрасно понимаем всю политическую ситуацию. И понятно, там, одна политическая сила, другая политическая сила…
— Кому есть преференции, извините…
— У кого-то приходит тысяча человек, у кого-то приходит сто тысяч человек, разные лозунги. Мы это все прекрасно понимаем. Но поверьте мне, все равно где-то нужно проводить грань, сколько раз можно в год перекрывать это движение. Вот давайте, вообще-то, перекроем на 365 дней…
— Прекрасно, никто не просит на год…
— Где, где этот предел?
— Никто не просит на год, просят на один день.
— Но это не просят сегодня, вы поймите.
— Но еще раз, еще в вашу бытность вице-мэром, да, в декабре "Наши", "Молодая гвардия" местные проводили свои массовые, там, многотысячные акции каждый день в центре Москвы, на Триумфальной с барабанами, на Театральной с барабанами, там, и так далее. Почему-то как-то вы им не препятствовали и благоприятственное отношение со стороны властей…
— По той же причине, по которой мы не отказали массовому митингу.