Гастроли балет
На сцене Opera Garnier завершились выступления Датского королевского балета, представившего на гастролях единственный спектакль — "Неаполь" Августа Бурнонвиля в новой редакции Сореллы Энглунд и Николая Хюббе. Из Парижа — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Трехактный "Неаполь", поставленный Августом Бурнонвилем в 1842 году,— история про то, как неимущий рыбак Дженнаро и его невеста Терезина отправились кататься на лодке в грозу и невеста утонула, как в подводном царстве в нее влюбился злой гений вод Гольфо и превратил в наяду, как рыбак бросился за невестой на дно морское, как тронутый их любовью Гольфо вернул обоих на землю, где они сыграли развеселую свадьбу, занимающую весь третий акт,— этот "Неаполь", великолепный образчик датского романтизма, дожил до наших дней почти в полной сохранности. Его можно увидеть даже в Москве — в музтеатре Станиславского раритетный спектакль поставил Франк Андерсен, бывший худрук Датского королевского балета. Однако в самой Дании, видимо, "распалась связь времен", как говаривал датский принц Гамлет: новый худрук Королевского балета Николай Хюббе и бывшая прима-балерина труппы Сорелла Энглунд сочли нужным подвергнуть старинный балет основательной ревизии.
Романтическую сказку Бурнонвиля соавторы омолодили на сто с лишним лет, перенеся действие в 1950-е. Датского классика, населившего свой Неаполь десятками фактурных типажей и разработавшего детальную режиссерскую партитуру, постановщики сочли чрезвычайно кинематографичным, в сущности, предтечей Феллини и Росселлини, а потому погрузили балет в атмосферу итальянского неореализма. На площади нового "Неаполя" колоритные проститутки флиртуют с полицейскими, домохозяйки развешивают на балконах выстиранные чулки, отжимая их на головы прохожих, выписывает петли на велосипеде заезжий турист. Пьяненькая парикмахерша, не вынимая сигареты изо рта, взбивает клиенткам локоны на авансцене, а пантомимную "арию уличного певца" под соло трубы, имитирующее живой голос, исполняет легкомысленный трансвестит.
Сохраняя бурнонвилевские мизансцены в новом контексте, постановщики проявили чудеса изобретательности, однако с танцем XIX века все это сочетается так же несуразно, как открыточный видеозадник с заснеженным Везувием, лакированным морем и летящими чайками с натуралистическим реквизитом и архаичными архитектурными декорациями домов, переулков и харчевен (художник Майя Равн).
Во втором акте историческая хореография практически утрачена, так что тут у авторов нового "Неаполя" были развязаны руки. Они сочинили собственный подводный мир, заказав для него новую музыку Луизе Алениус. Композитор особо не авангардничала, звукописав морские и эмоциональные волнения бульканьем арфы и тревожными переливами струнных. Главный аттракцион заключался в кинозаднике: погружение спускающейся с колосников "утопленницы" на сценическое "дно морское" сопровождалось видеорядом, подозрительно напоминающим "Бездну" Люка Бессона. Гений вод был одет в облегающее трико со стразами, выложенными на торсе в форме рыбьего скелета, лицо же Гения загримировали под человеческий череп. Населяющих подводный мир наяд облачили в традиционные балетные хитоны, что соответствовало вполне рутинной хореографии. Па-де-ша, перекидные и простые жете, аттитюды, арабески и прочие составные части балетного экзерсиса — а что еще могут придумать прима-балерина со стажем и не менее опытный репетитор? Столь же неизобретательны были и дуэты. Единственной краской, разбавляющей их банальное течение, оказался неприкрытый садизм повелителя Гольфо: домогаясь любви утонувшей Терезины, он от страсти едва не свернул ей шею.
Третье действие "Неаполя", в котором сосредоточена основная россыпь бурнонвилевских танцев,— шедевр столь же цельный, как "лебединый" акт Льва Иванова. Постановщики и не мучились, а попросту переодели своих "неореалистов" в традиционные костюмы XIX века, мотивировав капитуляцию тем, что герои играют свадьбу в стиле ретро. Тут-то, когда Бурнонвиль наконец был избавлен от редактуры, и представилась возможность рассмотреть состояние королевской труппы. Оно, надо признать, незавидное.
Конечно, фирменный датский стиль — эта неподражаемая смесь танцевальной лихости и педантичной отчетливости, эта невероятная координация рук и ног, работающих в разных темповых режимах,— никуда не исчез. Однако кадровые проблемы показались вполне отчетливо: молодые танцовщики исполняют свои вариации безрадостно и скованно, точно сдают экзамен, а знаменитый, анафемски трудный pas de six с наслаждением танцуют балерины весьма солидного возраста. Новое, пока еще кордебалетное поколение удивляет признаками недоученности. Это сказывается не в ногах, работающих достаточно четко, а в невыработанных сутуловатых спинах, в зажиме и механистичности рук. К тому же труппе определенно не хватает солистов: упомянутый pas de six и следующую за ним тарантеллу исполняют одни и те же артисты, и на безудержное веселье высокотехничного народного танца им явно недостает ни физических, ни душевных сил.
Похоже, Датский королевский балет, отметивший шесть лет назад 200-летие Бурнонвиля возобновлением десяти его спектаклей, решил, что слишком засиделся в XIX веке, и занялся ревизией своего достояния. Спору нет, классика на то и классика, чтобы оставаться актуальной во все времена. Если, конечно, ее радикально переосмыслить, как это сделал Матс Эк в своих "Жизели" и "Спящей красавице", Мэттью Борн с "Лебединым озером", Марк Моррис со "Щелкунчиком". Но если милейшего Бурнонвиля перерядить в одежки Росселлини, запустить фоном Люка Бессона и приделать ко всему этому двойное assemble в исполнении рыбьего скелета с человеческим черепом, то получается жених похлеще, чем у гоголевской Агафьи Тихоновны. Впору прыгать из окна, как напуганный грядущей участью Подколесин.