Окажется ли это понимание востребованным?
В Малом Манеже открылась выставка "Искусство нашего времени". На ней представлено послевоенное немецкое искусство из частных берлинских собраний — около 50 огромных полотен и несколько скульптур. На открытии выставки мэр Москвы Юрий Лужков посоветовал каждому зрителю самому определить отношение к увиденному.
В середине 80-х в Москве прошла выставка современного немецкого искусства из собрания Deutsche Bank. Немецкая живопись была тогда на пике моды, Москва — на пике интереса к мировым модам вообще, и, насколько я помню, все мои знакомые художники на этой выставке побывали. Огромные неоэкспрессивные полотна немцев впечатались в их память, а у многих — даже и в холсты (правда, на время). Конечно, эффект той выставки был несопоставим с тем, который имела выставка американского искусства на фестивале 1957 года (туда ходили абсолютно все — даже тот, кто не был художником) — 80-е все-таки были уже не такими голодными временами, но эффект был, и какой!
Однако сейчас, в 97-м, делать такую выставку в Москве? Услышав о проекте известного берлинского куратора Христоса Иоахимидеса, где, безусловно, доминируют имена художников, лучшие годы творчества которых пришлись на 70-80-е (Георг Базелиц, Райнер Феттинг, Йорг Иммендорф, А. Р. Пенк), хотя к ним и добавлено кое-что более современное (например, модный художник из бывшей ГДР Виа Левандовски), я подумала, что, наверное, делать этого и не стоило бы. Уж слишком подобная выставка сегодня — мимо всякого российского вкуса. Широким массам размашистая кисть навевает воспоминания о живописно одаренных малолетних внуках, что почему-то не умиротворяет, а раздражает. Для властей же такая выставка — протокольное мероприятие (действительно, это официальный вклад Берлина в московский юбилей), то есть нечто, чему в зубы смотреть не следует, терпеливо дожидаясь банкета. Художественной общественности такое искусство хорошо известно и сейчас не очень интересно.
И все же я оказалась не совсем права. У выставки в Малом Манеже есть смысл. Смысл этот сугубо полемический по отношению ко всему духу московского праздника — что, в общем, и делает выставку вполне достойной.
Это очень немецкая живопись. Не только из-за живописной манеры — связь с экспрессионистами начала века тут более чем поверхностна. Немецкая здесь скорее сама апелляция к национальной истории и германским мифам, причем апелляция крайне жесткая и критическая — свастики, каски, танки, кресты, приметы "национального духа"... И критическое отношение к художественному языку — Георг Базелиц, который в 60-е годы перевернул свои картины вверх ногами. Или второй (а для некоторых — первый) из ныне живущих немецких классиков, Герхард Рихтер, который отказал себе в праве иметь личный почерк, манеру — его картины, написанные с черно-белых фотографий, как бы стремятся приблизиться к уровню анонимности жителя большого города и персонажа большой истории. Конечно, на такой выставке не хватает самого великого послевоенного художника Германии, более других озабоченного мрачным национальным прошлым — Йозефа Бойса. Не помешали бы и работы более новые — хотя бы звезды политического искусства Ханса Хааке... Но это была бы уже другая выставка.
Это искусство имеет для Германии огромное значение. Послевоенное искусство, жестко анализировавшее историю и прокламировавшее личную ответственность и безжалостный критический дух, стало фактически государственной идеологией Западной Германии, где позитивное высказывание о собственной стране долгое время было практически невозможно и постыдно. Но выставка — не из государственных собраний, а из частных, причем из берлинских. Именно поэтому она предназначена Москве не столько как формальный официальный подарок, сколько как совет: от одного города — другому, схожему по судьбе.
Берлин — единственный город в Германии, который может понять Москву. В нем нет многовековой культурной стабильности и жирка, которыми подернут Мюнхен, он не был столицей западной культуры, как Кельн или Дюссельдорф. Он тоже пал жертвой катастрофического культурного прошлого (нацизм и уничтожение евреев). Он полон исторических и культурных разрывов. У него тоже немного денег и мало коллекционеров. Он тоже строится и тоже полон амбиций. Но строится лучше, интереснее, цивилизованнее, чем Москва. И амбиции его — не националистические.
Проблема восприятия этой выставки в Москве состоит в том, что российский зритель никогда в жизни не видел критического искусства. Аналогией к этой немецкой живописи мог бы стать отечественный соц-арт — правда, он был тотально ироничен, способности к чему в серьезном и ответственном немецком искусстве не наблюдается,— но и соц-арт не вошел в сознание рядового российского и даже московского жителя. Наш человек не знает, что искусство может критиковать, подвергать сомнению, вопрошать и отрицать и что для всего этого есть художественная форма. Да и вообще критическая интеллектуальная способность (что есть не то же самое, что способность жаловаться на власть) в настоящий момент нашей нацией полностью утрачена.
Так что нынешний московский ландшафт для этой выставки не очень подходит — она живет, как Берлин когда-то, "островной ментальностью". В последние дни перед вернисажем рабочие закрывали изнутри белыми щитами огромные двери, оформленные в "лужковском" стиле, под боярщину. Устроители требовали, чтобы все было белое. Рабочие тихо ругались.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ
Выставка открыта до 12 октября. Адрес Малого Манежа: Георгиевский переулок, дом 3/3.