(Окончание. Начало в номерах от 2 и 5 августа)
Все — shipshape
Это английское словцо можно перевести как "идеальный порядок" — такой, как на корабле. Все идет отлично — все shipshape, скажет англичанин. "Формула-1" — затея, вообще говоря, британская. Международной автомобильной федерацией (FIA) заправляют англичане. Большинство команд базируются в Англии. И во всем происходящем чувствуется прямо-таки викторианская строгость и устойчивость. Четкость организации поражает воображение. То, что всюду прямо-таки хирургическая чистота — понятно. То, что вся гоночная механика — тысячи людей, десятки машин, тысячи колес, сотни двигателей, космического класса телеметрические системы — крутится с безупречной, военной точностью — понятно тоже. Но то, что пробки на подъездах к трассе рассасываются в десять минут — понять уже сложней.
Так создается стиль "Формулы-1". К примеру. Дни стояли жаркие, было градусов двадцать восемь. Я не видел ни одного человека, нигде, ни на трибунах, ни уж тем более у боксов, без майки. Нагишом находиться на гонке невозможно. Это не пляж, а авианосец. Авиационная аналогия уместна и по другой причине: четырехкратные перегрузки (то есть большие, чем у летчиков) испытывают главные действующие лица формулы —
Пилоты
"Смерть — это естественно, я не боюсь ее,— говорит Жак Вильнев.— Это не значит, что стоит торопить ее. В таком случае можно было бы просто броситься со скалы. Я боюсь только таких ситуаций, которые не могу контролировать. Если машину заносит, у тебя есть шанс поймать ее. Но если падает лифт, наверное, можно испугаться.
Хотя я никогда не чувствовал настоящего страха в гоночной машине, иногда, после опасных моментов, начинаешь думать: 'Ого, это могло быть больно. Если ты дошел до точки и начал бояться, бросай гонки. Ты гонялся двадцать лет, ты заработал миллионы, что ж, отлично, время сделать перерыв'".
О новых правилах, которые будут введены в 1998 году и ограничат скорости на гонках, Вильнев отзывается так: "'Формула-1' — гонки исключительные, и такими должны оставаться. Только на очень высокой скорости можно увидеть разницу между хорошими и плохими водителями. Гонки опасны, и мне это нравится. Победа — это самое главное, но это не такое большое наслаждение, как перейти предел и оказаться на самом краю. Если бы я не побеждал, я бы чувствовал разочарование, но если бы я не чувствовал этого наслаждения, мне было бы скучно".
Но лихие заявления звучат в формульном мире нечасто. Вильнев, скорее, исключение и благодаря этому — всеобщий любимец. Вообще же, приглядываясь к гонщикам, понимаешь, что репутацию суперменов создает не только и не столько реклама и выверенные PR-ходы, сколько именно спортивные таланты.
Все они — прежде всего спортсмены, с соответствующим их виду спорта наружностью: сухопарые, подтянутые, легкие. Хотя поголовная жокейская миниатюрность пилотов — это иллюзия. Но то, что с ОФП ни у кого нет никаких проблем — безусловно, иначе не выдержать двухчасового предельного напряжения, которое и есть...
Гонка
Перефразируя Гоголя, можно сказать, что тот, кто хоть однажды видел гонку на "Большой приз", уже никогда не будет до конца несчастным. Двадцать три семисотсильных мотора, одновременно дающих полный газ на старте, создают звук симфонический. Через несколько секунд отголосок его угасает над мотодромом, когда машины, пройдя первый поворот, набирают скорость под триста и скрываются из виду примерно на минуту. Столько занимает прохождение дальней, "лесной" части трассы — самой быстрой. В эту самую минуту, на первых кругах, пока машины идут плотно — на трибунах наступает какое-то подобие тишины. Слышен голос комментатора, но толпа безмолвствует. Так будет всю гонку. Все словно охвачено оцепенением — гонка завораживает настолько, что на внешнее выражение эмоций уже не остается энергии.
На гонке время течет иначе — по сути, оно исчезает. После финиша я не мог бы сказать, сколько времени прошло,— кажется, минут десять. На самом же деле победитель проехал сорок пять кругов, тратя на каждый примерно по минуте сорок пять секунд. Быстрота, с которой протекает кульминация racing weekend, ставит все на свои места: долгая преамбула, слухи и сплетни, интриги и сложная борьба — техническая и политическая — все отражается здесь. Торжественная, чинная, строгая механика подготовки оказывается оправданной абсолютно — и нет никаких недоумений по поводу того, что же именно заставило эти двести тысяч благополучных европейских обывателей провести свои выходные в пассивном, на первый взгляд, созерцании странных машин, мчащихся так, что едва успеваешь различить их цвет.
Те немногие московские знакомые, кто был на гонках и кого я перед отъездом расспрашивал, отвечали как-то уклончиво: "Ну, едут. Почти не видно ничего, а по ящику уж точно лучше видно. Но классно, вообще-то". Что именно классно, никто толком объяснить не смог. Но, пожалуй, вот что: за полтора часа гонки развязывается и завязывается столько интриг, что хватило бы на триста телевизионных серий. Концентрация страстей — любви и ревности, смелости и отчаяния — и экзотическая, сложная форма выражения этих страстей и составляют смысл волшебства.
Гонка окончена. Побеждает Бергер, уверенно лидировавший и показавший лучшее время на круге. Второе место достается Шумахеру-старшему — у Джанкарло Физикеллы, блестяще ведшего гонку, лопается колесо и он сходит за четыре круга до финиша. Третий — Хаккинен, и на вопрос: "Это ваш первый подиум со времени Гран-при Австралии. Вы удивлены?" — он отвечает: "No, not really". Счастливей всех Бергер: 37-летний австриец, выступавший в гонках на "Большой приз" более двухсот раз, доказал сегодня самому себе некоторые принципиальные вещи. Перед гонкой он говорил о новом поколении формульных пилотов: "Им надо еще попрактиковаться". И не зря.
В закрытом парке остывают дошедшие до финиша машины. Резина шин-сликов вся в пузырях, будто кипела. Машины покрылись копотью, не утратив, впрочем, своей странной нарядности. Их десять — из двадцати трех вышедших на старт. Не дошли до финиша фавориты — Култард, Френтцен, Вильнев, Ирвайн. Чемпион прошлого года Хилл считает свое восьмое место успехом. Лагерь "Формулы-1" шумит еще с полчаса — и начинает собираться в дорогу. Пустеют трибуны, ветер катит по ним какие-то клочья. И вот, из паддока выруливает первый трейлер — над сценой Хоккенхайма опускается...
Занавес
И грусть сжимает сердце, как оно и положено. Goodbye, "Формула". Через стеклянную стену пресс-центра я вижу, как разъезжаются гонщики. В моднейших маленьких "мерседесах" А-класса отбывают Хаккинен и Култард. Неопознанный собирателями автографов проходит Вильнев — его рэйверская прическа продолжает творить чудеса. Трещит вертолет, увозя в аэропорт особо важных гостей.
Автобуса, который увозит журналистов к паркингам, приходится ждать довольно долго. И вот он, мой синенький "Поло", вот автобан — и вот они, стальные иглы и бетонные карандаши франкфуртских небоскребов.
Выходит, как ожидал: с "Формулой", этим сказочным цирком, так просто не расстанешься. Теперь, закрывая глаза, я слышу взмывающий вой моторов на старте. Вижу вспышки огня из выхлопных труб тормозящей пред поворотом машины. С детской мечтой — увидеть гонку на "Большой приз" — прощаюсь: она исполнилась. Наверное, это и было счастье.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ