Свое единственное интервью в Москве ОЛИВЬЕ ЛАПИДУС дал корреспонденту "Коммерсанта-Daily" ФЕДОРУ Ъ-ПАВЛОВУ-АНДРЕЕВИЧУ, рассказав о своих отношениях с недавно убитым Джанни Версаче.
— Чтобы больше не говорить о Версаче, давайте скажем о нем в самом начале. Вы, по-моему, злорадствуете.
— Ничего подобного. Я просто больше не могу обсуждать его смерть. Нужно сказать просто и веско, один раз: "Человек умер". Добавить нечего.
— Но этот человек, он был вашим конкурентом?
— О какой конкуренции здесь можно говорить? Он был итальянцем, я был и остаюсь французом. Мой дом всегда делал высокую моду, а он изобретал новую классику. Зато теперь это делает каждый. Кроме меня.
— Наверное, французской моде теперь будет легче.
— Французская мода страдает не из-за итальянской, а из-за самой себя. Из-за классических рамок, выйти за которые вообще-то нельзя, а если и можно, то только с помощью экстравагантных, но не слишком талантливых англичан, способных на все ради promotion. Это крайность.
— Среди французов теперь модно ругать Галлиано.
— Ах, вот как его фамилия! А то я все время забываю.
— Но мы не закончили о Версаче. Вы обмолвились о каком-то скандале с прессой.
— Никакого скандала не было. Я дружу с журналистами. Я, может быть, дружу с ними так, как ни один другой кутюрье. (Действительно, последнее дефиле Лапидуса вызвало теплые отклики во всех французских газетах. — Ъ). И после убийства Версаче мне непрерывно звонили из разных редакций и просили дать комментарий. Конечно: Лагерфельд был в загородном замке, Лакруа уехал с турне по странам Средней Азии, Пако Рабанн отправился в Испанию — вся честь комментировать эту смерть была оказана мне. Я изощрялся как мог, потому что журналистам, с которыми дружишь, отказывать нельзя. В конце концов Le Figaro опубликовал последнюю фразу из моего интервью и преподнес ее в качестве заголовка к обзору общественной реакции. Это выглядело более чем странно: "Оливье Лапидус: 'Благодаря Версаче наши невесты надели черное'". Но это только последняя фраза! Перед этим было и сострадание, и поддержка, и необходимые соболезнования семье, и анализ возможных причин, и все остальное — по десяти положенным пунктам. Но осталось только это, и теперь меня обвиняют в цинизме. Ведь на самом деле меня очень задела смерть Версаче. Я не был к ней готов.
— Значит, все-таки, вы его не убивали. Потому что по Москве ходят слухи.
— Нет, я только оплатил убийце самолет в обе стороны.
— А какая из версий может оказаться наиболее близкой к реальности? Ведь вам известно больше, чем всем.
— Нет, просто мне случайно, без особого к тому стремления, стали известны некоторые факты, которые, впрочем, полиция уже знает.
— Расскажите и нам.
— Мы оказались вместе с Версаче на одном закрытом приеме незадолго до его гибели. Он был преувеличенно спокоен. Хотя я не настолько хорошо его знал, чтобы суметь различить настроение. Вот мой хороший друг Пако Рабанн — он был с ним знаком чуть ближе. Хотя в последнее время совсем с ним не общался. На этот прием он пришел с одним молодым американцем — как выясняется, не без криминального прошлого. Он был чуть ли не другом этого, предполагаемого убийцы. Но больше я ничего не скажу: не могу и не знаю.
— Тогда о другом: зачем вы решили устроить мировую премьеру в Москве?
— Потому что в Москве — мое сердце. К тому же здесь — мой настоящий и будущий рынок, потому что уже сейчас наши продажи в Москве неизменно растут. В будущем мы планируем открыть "Французский дом Оливье Лапидуса" — с кафе, рестораном, галереей, кинотеатром и, конечно, бутиком.
— Почему такого дома нет в Париже?
— В Париже поздно заводить традиции. Новые устои там создают только те, кто экстравагантен или имеет отношение к гей-иерархии. Это сообщество, сравнительно молодое, воспринимает новые традиции и само их формирует. К сожалению или к счастью, я не отношусь к этой среде. А консервативные французы всем довольны, им ничего не нужно.
— Но есть, должно быть, и еще одна причина: в России у моды находятся спонсоры.
— Спонсоры у меня есть и в Париже. Самостоятельно я бы не смог устроить свадьбу в отеле "Крийон", напоить и накормить тысячу гостей, пригласить живых Gipsy Kings. Мне помогли многие — в том числе, Pierre Balmain и Paco Rabanne. А московскую премьеру помогла осуществить компания Martini.
— Видите, как странно. За показ вам платит Martini, вы ездите на лимузине, ваши шоу организует "Метелица productions". Все же во Франции подобное невозможно. Свадьба — другое дело, это были свадебные подарки.
— Почему же? Совсем недавно, две недели назад, мы вернулись из Даяра (это на юге Франции), где у нас был показ в казино. Впрочем, по сравнению с "Метелицей" это казино — детский лепет. А сейчас у нас есть подобное предложение из Довилля. Но я пока что размышляю. Не потому что это казино, а потому что как раз сейчас запускаю новую линию. Pret-a-porter с маркой Lapidus изменилось коренным образом. Думаете, мне хотелось менять стратегию? Думаете, Givenchy было просто уволить своего основателя? Просто есть рынок, и если с ним не считаться, он сведет счеты с тобой. Мои прошлые коллекции pret-a-porter были очень хороши, но я их мало кому показывал.
— Почему?
— Они тихо висели в моем бутике и тихо раскупились. Но мой коммерческий партнер был в ужасе. Ведь невозможно прожить пятьдесят лет с одной и той же клиентурой. Одно дело — высокая мода, где действуют совсем иные правила, где клиенту не нужно новаторство, а нужна традиция. И совсем другое — готовое платье. Здесь приходится крутиться.
— Московские бутики проявили интерес к новой коллекции?
— Мне тут же предложили купить ее целиком, причем три разные компании. Но дело в том, что коллекция еще не закончена: к осенним дефиле в Париже я должен сделать как минимум еще столько же. А моя главная задача — открыть в Москве большой бутик, а потом уже заботиться о мелких.
— Как эти платья смотрятся на русских девушках?
— У них такие лица, как будто они выполняют особую миссию, а не просто ходят взад-вперед. Правда, они очень профессиональны. В прошлый раз здесь я работал с Red Stars: они более холодно отнеслись к работе, но были красивы. В нынешний приезд мы взяли моделей Face Fashion — они работают проникновенно и среди них явно есть будущие парижские звезды.
— Ваша жена оказалась в Москве впервые.
— Да, и здесь она в третий и в последний раз надела свое свадебное платье. С тех пор, как мы поженились, прошло четыре месяца, и все это время она вспоминала об этом наряде. Она выходила в нем в финале январского дефиле на подиуме Лувра, потом надевала его на свадьбу, и очень обрадовалась, когда из Москвы позвонили и сказали, что хотят попросить ее выйти в платье невесты. Правда, это платье придумывал не я: по французской традиции, жених не имеет права видеть свою невесту в свадебном туалете, пока не начнется венчание. Свадебный наряд для моей невесты сочинял весь дом Olivier Lapidus: от портных до секретарей. В финале показа я вышел на подиум с закрытыми глазами, а когда открыл, то увидел Яру. После дефиле несколько моих друзей сделали мне трагический комплимент: "Это платье — лучшее, что ты сделал в своей жизни".
Во всяком случае, теперь мне есть к чему стремиться.