"Я стану первой"

 
       Всю жизнь Майя Плисецкая бросает вызов — властям, публике, критикам, поклонникам и недоброжелателям. Но при этом ей как-то удается примирять тех, кто восхищается ее искусством, с теми, кто не принимает ее искусства жить. В очередной раз она продемонстрирует это 20 ноября в Большом театре, где будет праздноваться день ее рождения.

       Кому хочется знать, сколько ей исполняется лет, пусть не поленится залезть в балетную энциклопедию. Там статья о ней начинается так: "Выдающаяся танцовщица ХХ века, вошедшая в историю балета феноменальным творческим долголетием". Это правда: за всю историю танца ни одна из балерин мира не смогла сохранить такой неистребимый азарт новизны. За десять лет, прошедших с ее отъезда в Мюнхен, из столичного балета по капле вытекала жизнь. Все стало предсказуемо банальным: ни открытий, ни страсти к рискованным авантюрам, ни потрясений. Разве что административные скандалы вместо громких послепремьерных споров.
       
Балет "Лауренсия". Майя Плисецкая всегда хорошо держалась в седле. Публикуется впервые
       В Москве балерину ждут жадно. На свои юбилеи Майя Плисецкая обычно дарит Москве царские подарки. В разгар застоя, прикрываясь очередной датой, она умудрилась протащить на сцену Большого крамольное бежаровское "Болеро", дополнив его патетической "Айседорой". На шестидесятилетие — показала безысходно-изнурительную "Даму с собачкой". К 55-летию творческой деятельности вместе с французской молодой труппой не побоялась станцевать нелепую и величественную старуху, Кассандру ХХ века — "Безумную из Шайо" Джиджи Качулеану.
       И сейчас она тоже будет танцевать. Фрагмент из "Айседоры", которую специально для нее поставил Морис Бежар больше тридцати лет назад. И — "в партикулярном платье" от Кардена — номер "Ave Майя!", подаренный им же на нынешний день рождения. Остальные участники вечера (мировые звезды, невиданная в Москве хореография) отобраны самой юбиляршей. Минкульт озаботился протокольной стороной. Приглашены все значительные персоны: президенты — экс- и действующий, а также весь кабинет министров.
Хрущев как-то разоткровенничался с Плисецкой: "Как подумаю, что вечером опять 'Лебединое' смотреть, аж тошнота к горлу подкатит. Ночью потом белые пачки вперемешку с танками снятся"
       На вопрос, кого она пригласила бы в гости, если бы справляла день рождения в узком кругу, она отвечает, как полагается отвечать журналистам: "Нижинского, Павлову, Баланчина". На вопрос, кого не хотела бы видеть, сердится: "Я всех уже назвала. В своей книге".
       Книга "Я, Майя Плисецкая..." и впрямь исчерпывающая. В ней с царственным бесстыдством рассказано об изнанке балетного мира. О коммуналках, карьеристах, корыстолюбцах, коммунистах, командировках, коллегах, кознях и КГБ. Пожалуй, без этого мира не было бы и самой Плисецкой (недаром так туманно она объясняет, почему не осталась на Западе).
       Бороться за независимость она начала с раннего детства. Власти педагогов не признавала и учиться не хотела — только танцевать. А через шестьдесят лет неожиданно призналась: "Всю жизнь меня поедом ела тоска по профессиональной классической школе, которую мне толком-то с детства не преподали". Чуть не сбежала из дома тетки, балерины Суламифь Мессерер, приютившей Майю после гибели отца и ареста матери,— показалось, что та попрекает ее своими благодеяниями. Не желая танцевать в кордебалете, куда по педагогическим соображениям ее упек дядя Асаф Мессерер (в то время руководитель балетной труппы), протестовала как могла: не грелась, не гримировалась, не вставала на пуанты и противненьким голосом напевала вслух во время действия "Асафчик мой, красавчик мой".
       Однако за профессиональную карьеру Майе Плисецкой бороться не пришлось: уже на второй сезон ей досталась "Раймонда". И это в труппе, где царствовали Марина Семенова и Галина Уланова, танцевали генеральские жены Ольга Лепешинская и Софья Головкина, работала орденоносная тетка Суламифь Мессерер и прочие яркие дамы — талантливые или просто влиятельные. На фоне этой сиятельной когорты Майя Плисецкая выглядела как инопланетянка — высокая, гибкая, длинноногая, с поразительными беззаконными руками, с рыжей гривой, привольной пластикой и избыточными данными.
После премьеры "Чайки". Композитор Родион Щедрин дарит жене на день рождения балеты. Публикуется впервые
       Впрочем, любовь публики обрушилась на балерину сразу после дебюта: "Ворох разномастных конвертов. Предлагают руку и сердце, просят взаймы денег, объясняют, что родственники. Похоже, я стала знаменита". Однако настоящая слава пришла на следующий год — вместе с "Лебединым озером". Премьера далась Плисецкой нелегко. На сей раз балерине пришлось сражаться с хореографией Мариуса Петипа: тот "накрутил в вариации трюк за трюком. К финальной позе в глазах темно. А впереди еще фуэте и две быстрые диагонали". С Петипа Плисецкая справилась чуть позже: попросту заменила свое нестабильное фуэте бешеным вращением по кругу.
       Это с ее легкой ноги "Лебединое озеро" стало главным государственным балетом. С конца 40-х им и Майей Плисецкой кормили всех высоких гостей — от императора Эфиопии до Мао Цзэдуна. Правительственные спектакли балерина танцевала со спецпропуском, спрятанным на груди,— его надо было предъявлять при каждом выходе за кулисы. Никита Хрущев, по долгу службы сопровождавший гостей, как-то разоткровенничался с балериной: "Как подумаю, что вечером опять 'Лебединое' смотреть, аж тошнота к горлу подкатит. Ночью потом белые пачки вперемешку с танками снятся".
       
       Сильных мира сего тянуло к Плисецкой неодолимо — "о жизни поговорить, есть ли у меня в предплечьях кости, поинтересоваться". Великолепная женщина, умевшая в любых обстоятельствах поступать как хочется и говорить, что заблагорассудится, просто не могла себе представить, сколько врагов она нажила во время светских раутов и приемов в "высших сферах". Шесть лет просидев "невыездной" и еле вырвавшись на гастроли в Америку, Майя закручивает "флирт — не флирт" с Робертом Кеннеди — своим "двойняшкой", родившимся с ней день в день. Цветы, подарки, прогулки по Нью-Йорку. Похоже, роману помешало лишь катастрофическое отсутствие общего языка: Майя ни слова не говорит по-английски ("от собственной неизбывной лености, всегдашней мерзкой уверенности, что переведут, объяснят, помогут. А тут никого. Вот и блею, как дитя двухлетнее: 'Thank you'".) Но стерегущий балерину чекист все равно мечтательно сводничает: "Как было бы, знаете, хорошо, Майя Михайловна, чтобы вы с Робертом Кеннеди сдружились..."
У могилы Агриппины Вагановой. Когда-то она сказала двадцатилетней Майе: "Приезжай, мы сделаем 'Лебединое' так, что чертям тошно станет". Не успели
       Куда важнее встречи с братом президента Соединенных Штатов оказалась встреча с братом кубинской примы Алисии Алонсо хореографом Альберто Алонсо. После приевшихся триумфов в "Лебедином", "Дон Кихоте", "Раймонде", "Спящей" он подарил ей "Кармен". Майе Плисецкой было тогда сорок два. В годы, когда обычные балерины выходят на пенсию, она только начала танцевать по-настоящему. После "Кармен" закрутился вихрь: Нина Заречная, Анна Каренина, "Гибель розы" Ролана Пети, "Федра" Сержа Лифаря, бежаровские "Айседора", "Болеро", Леда и еще тьма ролей, так и не показанных в России.
       Сейчас премьер у пенсионерки Плисецкой больше, чем у любой действующей примы отечественных театров. Недавно в Финляндии она станцевала Нимфу в "Послеполуденном отдыхе фавна" Вацлава Нижинского. Ее фавном был тридцатилетний Алексей Ратманский, хореограф и солист датского Королевского балета: "Это поразительный артист, я таких сейчас просто не знаю". Летом в Генуе с итальянской примой Карлой Фраччи и Морисом Бежаром Плисецкая разыграла пьесу Сартра "Перед закрытой дверью": "Морис поставил небольшую такую штучку, минут на пять. Фраччи любит Бежара, а он — меня. Было очень забавно". Месяц спустя в Токио она сыграла в спектакле театра но "Крылья кимоно" роль феи, спустившейся на землю. В традиционном костюме, белых носочках и деревянных сандалиях на один палец. Условные жесты, выработанные столетия назад. "Мне так это понравилось и так легко шло. 21 августа была первая репетиция, а 31-го — уже премьера. С удовольствием это сделала, безумно интересно".
       Так изменилась ли она хоть в чем-то за последние десятилетия? Когда тридцать пять лет назад ее спросили, чего бы ей больше всего хотелось на день рождения, она сказала: "Станцевать 'Болеро'. Оно должно стать моим. Пускай я не первая, я стану первой". Теперь на вопрос, что сейчас для нее самое главное, отвечает мне, не задумываясь, как самая обыкновенная женщина: "Здоровье мужа".
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...