Среди иностранных гостей "Славянского базара" был британский режиссер Деклан Доннеллан, основатель и художественный руководитель лондонского "Чик бай джаул", едва ли не самого популярного английского театра последних лет. Театр уже трижды был на гастролях в России (с шекспировскими спектаклями "Мера за меру", "Как вам это понравится" и "Герцогиней Амальфи" Уэбстера), где ему каждый раз сопутствовал шумный успех. Перед отлетом из Москвы ДЕКЛАН ДОННЕЛЛАН ответил на вопросы корреспондента "Коммерсанта-Daily" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Юбилейные торжества окончены. Мы сейчас не в стенах МХАТа, и вы можете быть абсолютно честным. Значат ли реально для вас что-нибудь идеи и метод Станиславского?
— Я не верю в гуру и в великие авторитеты на все времена. Люди есть просто люди, даже самые талантливые из них. Спиноза говорил, что лучший комплимент, который можно сделать мертвому — это обращаться с ним как с живым. Наверное, так же нужно вести себя со Станиславским, человеком, который был просто очень увлечен своим делом и пытался описать свой опыт. Главный его урок, если вообще возможны какие-либо уроки, состоит в том, что нужно ломать все правила, не бояться ломать свои собственные привычки. В привычках, закрепляющихся на сцене, виноваты теории, а любые теории стоят очень дешево. Те, кто превратил его частный опыт в непререкаемый канон, сыграли с ним злую шутку. Станиславскому было с чем бороться в современном ему театре, и сегодня он кажется мне просто рассерженным и упорным борцом с тем, что он ненавидел. Он был, мне кажется, до самого конца своей жизни в большей степени вдохновенным, искренним любителем, чем искушенным профессионалом. И это прекрасное состояние. Важно, что он умел почувствовать момент, когда его практика начинала связывать его свободу. Он не хотел чувствовать себя жертвой. Почему интеллектуалы часто оберегают свой собственный опыт, не умея переоценить его? Опыт дает им приятную возможность ощущать себя жертвами.
--Вы как-то соотносите свой метод работы с тем, что описал Станиславский?
— Каждый должен изобретать свою собственную теорию и свой метод. Каждый должен быть сам себе Станиславский. Единственное, что я могу сделать как режиссер — создать для людей, которые хотят играть, такие условия, чтобы они могли играть. Наш род занятий никогда не гарантирует успеха. Ты работаешь годами, и выходит только хлам. И потом вдруг из какого-то небрежно брошенного слова, из одного взгляда может родиться истина и успех... Я часто напоминаю своим актерам: никогда не верьте в то, что я говорю, но то, что вы слышите от меня, может вам пригодиться. Что действительно важно, так это то, что Станиславский считал актера настоящим художником, способным созидать жизнь.
--Какое впечатление произвел на вас нынешний "Славянский базар"?
— Когда я приехал, мне сказали, что рано утром надо будет идти на кладбище. Я был очень удивлен этим обстоятельством — по-моему странно начинать праздник с кладбища. Но я купил цветы и отправился туда вместе со всеми. И, надо сказать, я был действительно очень тронут, когда увидел, что могилы Станиславского и Немировича-Данченко окружены могилами артистов, их учеников, что они все лежат рядом... Что касается конференции, то у каждого из выступающих были эротические недостатки, потому что все они были немолоды. Я шучу. Если говорить серьезно, возможность контакта между людьми была на этой встрече важнее, чем высказанные идеи. Но мне очень нравится, что в России люди считают необходимым подниматься на сцену и всерьез рассуждать о проблемах искусства. Я не знаю российской театральной политики, но из многочисленных путешествий по миру я вынес, что театральная политика во всем мире одна и та же, только имена разные.
— Вы основали свой собственный театр. В этом смысле ваш опыт родственен опыту Станиславского. С чем вы боролись, утверждая собственное дело?
— В первую очередь, с предубеждением против многих классических пьес. Большинство постановок "Чик бай джаул" основаны на высокой драме, половина моих постановок — шекспировские пьесы. Мы первыми поставили на английской сцене пьесы Корнеля и Расина. Их никогда не играли, ссылаясь на то, что перевести александрийский стих адекватно невозможно. Но это говорили триста лет, ни разу не попробовав сыграть! В Англии вообще довольно провинциальный репертуар... В театре очень важно, чтобы было с чем спорить. Молодые рассерженные актеры и режиссеры в разных странах могут ненавидеть МХАТ, "Комеди Франсэз" или лондонский Национальный театр. Вот в Нью-Йорке нет национального академического театра, поэтому у молодых нет ничего, что можно было бы ненавидеть. Собственно говоря, именно это наносит огромный вред американскому театру и это его главная проблема. А МХАТ знаменит во многом благодаря своим великим оппонентам.
— Вы, должно быть, заметили, что основным пунктом живой дискуссии на "Славянском базаре" стали взаимоотношения режиссера и актера. В Англии спорят по этому поводу?
— Конечно. Актеры чаще всего ненавидят режиссеров. Если режиссер, стоящий во главе театра, слаб, всеми делами заправляют несколько актеров. Возможны варианты. Я думаю, очень важно, что такая дискуссия имеет место. Возможно, осталось только две страны, где об этом вообще считают важным спорить — Англия и Россия. В Германии, например, никто об этом не задумывается. Во Франции, по большому счету, тоже.
— Бросилось ли вам в глаза еще какое-нибудь сходство наших стран?
— Да. Мне кажется, что в Англии и России люди театра одинаково подозрительно относятся к языку, к словам. Они осознают, что язык слишком часто может лгать.
— Зарубежных режиссеров, приезжающих в Россию, принято спрашивать, как они относятся к Чехову и не собираются ли его поставить. Не будем нарушать традицию.
— Как все мы знаем, Шекспир это самый популярный русский драматург, а Чехов — самый популярный английский драматург. Поэтому нет смысла ставить его вновь, если у вас не набирается какая-то необыкновенная актерская команда. Неправильно ставить Чехова на основе одной только умной идеи. Единственная идея, которая вам сегодня нужна для постановки Чехова — очень хорошие актеры. И для меня это главное условие: если появится группа актеров, состоящая из идеальных Раневской, Фирса и всех остальных персонажей "Вишневого сада", я поставлю его.
— Кстати, какой смысл вы вкладываете в название своего театра? ("Чик бай джаул" в свободном переводе на русский означает "щека к щечке".— Ъ)
— Это означает близость. Между классическим текстом и аудиторией всегда сохраняется нечто вроде непроницаемой пленки. Мы же стараемся использовать текст не для того, чтобы отделить публику от сцены, а чтобы соединить их. Чтобы на основе текста зритель и актер могли, как ребенка, родить общее эмоциональное впечатление. Но чтобы получился ребенок, надо отказаться от использования презерватива... Это шутка.