Что подписанный устав российско-белорусского союза вносит в экономическую политику Москвы и Минска? Диапазон оценок широк: от "все осталось по-прежнему" до "началось практическое воссоединение братских народов". Комментарий ВАДИМА Ъ-БАРДИНА.
Триумф теории эволюции
Прилетев в четверг в Москву, Александр Лукашенко имел достаточно оснований, чтобы заявить о том, что они с Ельциным лишь фиксируют то, что уже "и без того существует". С такой оценкой согласно и большинство российских чиновников, с которыми успел побеседовать корреспондент "Коммерсанта-Daily". И тем не менее торопиться ставить крест на уставе не стоит. Фактически он представляет собой свидетельство о рождении российско-белорусского союза (преобразованного из прежнего сообщества), претендующего на роль субъекта международного права. С экономической точки зрения это означает, что можно ждать расширения ареала распространения союзных программ, реализуемых за счет средств союза, которыми его наделят бюджеты родителей (России и Белоруссии). В этой сфере прерогативы союза не вызывают возражений с той только оговоркой, что соответствующие деньги в российском федеральном бюджете-97 вряд ли найдутся.
Следы горячих споров можно найти, если сравнить итоговый документ с его предшественниками. Общий знаменатель метаморфоз, по традиции происходивших вплоть до момента подписания документа, — снятие горячих пунктов, которые вызывают аллергию или в Москве, или в Минске. А если вспомнить драматические события, предшествовавшие подписанию договора о российско-белорусском союзе 2 апреля 1997 года, их было немало. Победа Лукашенко в том, что устав не содержит никаких упоминаний о будущем федеративном государстве. Победа Москвы — снятие широкой трактовки полномочий будущего союзного парламента. Данная трактовка главным образом и вызвала блицкриг 2 апреля, который выиграл Анатолий Чубайс, увидевший в союзном парламенте источник будущих политических кризисов. Баланс интересов был достигнут за счет того, что Москва с той же настороженностью относится к наднациональным политическим органам союза, с какой Минск воспринимает наднациональные экономические органы.
Новые горизонты
Так стоило ли огород городить? Ответ, если не принимать в расчет уже запрограммированные дальнейшие шаги, будет заведомо неполным. Между тем вслед за уставом на стол президентам должно лечь соглашение об экономической конвергенции. Название (пока предварительное) оказалось "говорящим", если вспомнить недавнюю политическую лексику: о конвергенции говорили, имея в виду симбиоз противоположных социально-экономических систем. Во всяком случае проект соглашения предполагает, что правовой режим Белоруссии в области регулирования рынка ценных бумаг, недвижимости, банковской и внешнеэкономической сфер будет максимально приближен к российскому. Но эти пожелания звучали и раньше в рамках сообщества. Принципиальное новшество в том, что в рамках российско-белорусского союза должны быть заявлены пороговые макроэкономические финансовые параметры, которым должны удовлетворять конвергирующиеся экономики (если называть вещи своими именами, то это задание, данное Минску Москвой). В частности, проект соглашения базируется на показателях инфляции, не превышающей 10-12% в год, величине внешних заимствований не более 40% от ВВП и, наконец, ставке рефинансирования — 12%. Другими словами, расставляются вехи на пути реальной унификации финансовой и кредитно-денежной политики России и Белоруссии.
Именно с учетом выполнения этих условий следует искать ответ на животрепещущий вопрос: последуют ли за учреждением союза существенные изменения на денежных рынках России и Белоруссии? Этот вопрос, в свою очередь, распадается на два. Будут ли в России и Белоруссии общие деньги и если будут, то кто и как будет их эмитировать?
Позиция Сергея Дубинина широко известна. Он четко заявляет о том, что единые деньги могут появиться лишь при условии, что Москва и Минск будут строить не просто союз, а единое федеративное государство. Причем в любом случае российский Центральный банк не согласен делиться с кем бы то ни было своими прерогативами в эмиссионной политике. Эта позиция — красная тряпка для официального Минска, не оставляющего надежд отстоять свой экономический суверенитет. К тому же первая попытка объединения денежных систем России и Белоруссии лопнула в 1994 году формально как раз из-за того, что Минск отказался подчинить свой Национальный банк российскому ЦБ на том основании, что это стало бы нарушением белорусской конституции.
Позиции, как не трудно видеть, прямо противоположные, но, тем не менее, в Москве есть оптимисты, не считающие, что шансы на достижение компромисса упущены. Они предлагают ввести переходную расчетную единицу — рабочее название "межгосударственный валютный паритет". Идея состоит в том, чтобы создать формально новую условную валюту, которая будет всего лишь тенью российского рубля и не поставит роль ЦБ как единого эмиссионного центра под вопрос. Теневой рубль — это скорее всего безналичный расчетный рубль, жестко привязанный к курсу российского рубля. Справедливости ради надо сказать, что пока эти проекты вынашиваются не в ЦБ, так что в определении перспектив валютной интеграции рано ставить точки над i. В любом случае, в уставе уже ничего не говорится о введении единой валюты, зато уцелела формулировка о едином эмиссионном центре, правда, со смягчающим дополнением: окончательное решение будет принято "в процессе унификации денежных систем" (ст. 31).