Умный в гору не пойдет

Лучше, чем от водки и от простуд

       Исчезновение и гибель во время бури на Эвересте российских альпинистов (см. стр. 4) не воспринимается сегодня как национальная трагедия не только оттого, что самый фон жизни чересчур жесток и драматичен. Изменилась философия альпинизма — как спорта и образа жизни.
       
Зачем?
       Вопрос "зачем люди идут в горы?" относится к числу заведомо риторических — никакого ответа на него не существует. Точно так же на вопрос "в чем смысл жизни?" каждый отвечает для себя сам и помалкивает, если находит ответ. Тем соблазнительней для дилетанта попытка выяснить: что же заставляет принадлежащих к странному братству альпинистов заниматься столь противоестественным делом?
       У альпинизма как вида спорта есть несколько особенностей, делающих его занятием уникальным, ни на что более не похожим. Риск? Разумеется, — но риск особый: не мгновенный, а, так сказать, перманентный. Вообще, тем из нас, кто склонен испытывать судьбу и собственную храбрость, более понятны игры другого сорта: те, что прибавляют адреналина в крови. Но быстрая, кавалерийская смелость в альпинизме не нужна: восхождение — это долгий, кропотливый и, в общем-то, мучительный процесс. Чисто физически альпинизм принадлежит к числу "лошадиных" видов спорта, наподобие бега на лыжах или марафона. Расчет же в горах требуется почти шахматный. По степени риска это что-то вроде скоростного спуска или мотогонок. Только опаснее: в горах даже небольшая травма часто оказывается смертельной. Поэтому в альпинизме речь идет не о том, чтобы рискнуть и победить, но о том, чтобы в наибольшей степени избежать риска. И вернуться живым и целым.
       Нельзя сказать, что притягательность альпинизма может быть исчерпывающе объяснена причинами романтическими: дескать, взобрались на вершину, а там такой пейзаж. Пейзаж, наверное, хорош, но на него мало обращают внимания — не до того. Поиски идентичности, некий экзистенциальный порыв — испытать себя, познать границы своих возможностей? Конечно, но и это не все — люди, движимые подобными соображениями, редко достигают профессионального уровня в альпинизме, а если и достигают, то к тому времени уже забывают об исходных мотивациях. Другими словами, романтики гибнут первыми или перестают быть романтиками.
       Сами альпинисты на вопрос "зачем идти в горы?" отвечают коротко, словно бы ссылаясь на какой-то им присущий инстинкт: "да просто потому, что они существуют". Словом, это довольно таинственная корпорация, вроде масонов: они самозабвенно заняты достижением своих целей. Непосвященному остается почтительно созерцать или попробовать пойти в горы самому.
       
Как было раньше
       В советские времена отечественный альпинизм представлял собой довольно стройную систему с необыкновенно жестким кодексом правил и вполне тоталитарной системой наказаний и всяческих взысканий, предусмотренных для отступников. Желающий покорить какие-то действительно сложные вершины не мог избежать довольно длительного пути. Купив путевку в альплагерь, он получал возможность пройти простенький маршрут первой, низшей категории сложности и становился "значкистом": получал значок "Альпинист СССР". На следующий год, или в следующую смену, неофит получал доступ к маршруту-"двойке", и так, постепенно, можно было добраться до 5Б и 6-й категории (самые сложные маршруты).
       Родоначальником советского альпинизма был нарком юстиции Н. Крыленко, и некая военно-прикладная стилистика сопутствовала альпинизму, как, впрочем, и куда более безобидным видам спорта. Соответственно, и дисциплина поддерживалась почти военная. В известной мере эта казарменная строгость и безусловный коллективизм входили в противоречие с естественным желанием слиться с природой и побыть наедине с высшими и величественными стихиями.
       Одним из соблюдаемых со всей мыслимой суровостью правил было такое: одиночные восхождения в горах Советского Союза категорически запрещены. И еще десять лет назад наши восходители старшего поколения смотрели на знаменитого "солиста" Рейнхольда Месснера, в одиночку взошедшего на высочайшие вершины всех континентов, как на некое огорчительное, хоть и величественное недоразумение. Для тех же, кто был помоложе, восхождения "соло" представлялись несбыточной мечтой.
       Конечно, безумцы, уходившие в горы в одиночку, были всегда. Возвращались они крайне редко. Иногда их находили спустя год или два, или десять. О них строгие инструкторы в альплагерях рассказывали назидательные легенды, более похожие на анекдоты с печальными концовками: "съел последнюю баночку 'Нивеи'. Прощайте". В любом случае альпинизм культивировался как коллективный спорт, и любые проявления индивидуализма расценивались как сугубо предосудительная патология.
       
Ностальгия
       Натурально, советский альпинизм разделил участь всего советского: система распалась. Первая советская экспедиция на Эверест, тщательно готовившаяся много лет и оказавшаяся вполне успешной, оказалась и последней. То есть на Эверест наши соотечественники ходили и ходят, но уже частным порядком: нашел деньги, заплатил (немало) правительству Непала, купил снаряжение и поехал. Но никому уже не дадут за это квартиру и орден, никому не продадут вне очереди "Жигули". Никто не избирает "парторга базового лагеря". Никто ни перед кем не отчитывается и ни за кого не отвечает.
       Теперь можно ходить как угодно и куда угодно: все, что случится с тобой, будет твоей личной победой. Или твоей личной трагедией. И это касается не только альпинизма.
       
       МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...