 |
С самого утра 22 августа главный редактор радиостанции был чрезвычайно снисходителен. Первое, что я услышала, еще не видя Венедиктова, звучало жизнеутверждающе:
— Где Абраменков? Кто-нибудь мне объяснит, куда делся Абраменков?!
— Алексей Алексеич, он, может быть, вышел...
— Куда он вышел? Куда он мог выйти?!
— Ну, в туалет, например...
— Я же ему говорил, чтобы он без мобильного никуда не уходил!
— А мобильный у него с собой.
— Где? В туалете?!.
Леша Венедиктов как-то сказал, что "Эхо Москвы" — это такой дурдом, где у каждого есть своя роль. Кто-то Наполеон, кто-то — "чайник". Роли за эти десять лет распределились, и слушатели к ним привыкли и, что гораздо важнее,— полюбили. Берем первую четверку. Корзун — логичен, Бунтман — всегда уравновешен, Венедиктов — всегда в игре, Черкизов — ни в какие рамки не влезает. И тем не менее все вместе сформировало единственное в своем роде столичное политическое радио, которому ни один серьезный политик не откажет в общении.
Блестящая идея запускать телекамеры в студию "Эхо" на наиболее интересные эфиры сделала ее известной далеко за пределами Садовго кольца. Замечательная небрежность главного редактора к собственной внешности и "неприлизанность" (это я и по поводу прически) в эфире сделали его узнаваемым, как кинозвезду. Кто-то из гостей на день рождения "Эха" подарил Венику, как его обычно называют коллеги, куклу. Ну, не такую, как в "Куклах", но все же куклу. Одели ее в джинсы и свитер, и она вся была обмотана, видимо, микрофонами. Я увидела куклу сзади, но заглядывать ей в лицо не было необходимости. Волосы торчали так, как торчат только у одного из известных мне главных редакторов.
— Леша, я не буду делать с тобой юбилейное интервью.
— Конечно, а то бы я тебе сказал, что думаю по поводу заметок о "Медиа-Мосте" в вашем журнале "Власть".
— Это не проблема. Скажи. Просто с тобой уже сделали интервью, а повторяться неохота.
— Ну и ладно. Так поболтаем.
Тут они все мастера.
Не могу признаться, что помню "Эхо" с самого начала. Я вообще не радиослушатель. Но, с тех пор как стала водить машину, слушаю их. И точно помню первое впечатление от услышанного. Они говорили по-другому.
Все радиостанции Советского Союза, казалось, бесконечно зачитывали сводки Информбюро. В России вообще толком не знали, что такое "делать новости". Многие термины были известны в лучшем случае благодаря западным фильмам: "прямой эфир", например. Может быть, поэтому из всего, что предлагал скудный доселе советский радиорепертуар, я слушала иногда программу "С добрым утром" и иногда радиоспектакли в исполнении чудесных актеров.
И вдруг эти пацаны, как мне казалось, с "Эха" заговорили непривычно нормально. Но в то же время и не так, как русская служба BBC или радио "Свобода". Так, как говорили на кухне интеллигентные люди. Как в жизни, хотя явно пытались и пытаются до сих пор избегать мусорных слов вроде "типа", "как бы", "казалось бы". Да и обстановочка у них там была несколько непривычной. Вдруг эфир прерывался фразой: "О! А вот открылась дверь, и к нам в студию зашел господин Макаров. Ехал, говорит, мимо. Вид у него возмущенный. Видимо, он не согласен с мнением предыдущего оратора и хочет возразить. Ну что же, возразите, господин Макаров".
Поскольку "Эхо" было революционным для России радио — и по сути, и по форме, и даже по факту своего рождения (умирал СССР и рождалась другая страна), то оно переболело всеми присущими революции восторгами и передержками. В поиске новых форм коллеги иногда увлекались. Меня, например, раздражал "междусобойчик" ведущих, которые обсуждали друг с другом в прямом эфире интересную подчас только им проблему. Но романтический период остался позади. Сейчас в эфире все строже, "по-взрослому". И главное: должны быть представлены все точки зрения. Правда, и политическая жизнь стала сложнее, поскольку перестала делиться на "красное" и все остальное.
— Леша, а что это за ребенок мне от тебя звонил? У тебя там что, детский сад?
— Наташа, дети — наше будущее.
Тут учитель истории Венедиктов абсолютно прав. Глядя на массовку в "Обломове", я констатировала, что радиостанция за десять лет резко помолодела. Сюда приходят работать дети коллег и знакомых и просто дети с улицы. Могут работать — работают. Не могут — уходят. Приветствуется талант. Если девочка лет 18-ти умеет дозвониться по телефону герою дня и убедить его бросить все дела и прийти на эфир "Эха Москвы", то ее закрепляют за телефоном и хвалят все время, потому что мало кто из журналистов не знает, что такой дар особенно ценен.
К Венедиктову в кабинет неожиданно входят серьезного вида мужчины в пиджаках и галстуках. Леша:
— Уходим-уходим. Девочки, принесите молодым людям чаю.
С учетом ситуации вокруг холдинга "Медиа-Мост", частью которого является и "Эхо", я решила, что это налоговая инспекция. Только вот странно почему Леша так доброжелательно спокоен и поит их чаем.
— Алексей, это налоговая?
— Да ну что ты! Это ФСО. Охрана Вешнякова. Он, наверное, на эфир приехал. По поводу выборов в Чечне. Охрана всегда сидит в моей комнате.
Девочка, вспорхнувшая с чаем, на ходу поправляет главного редактора: "Вешняков не в эфир едет, а поздравлять нас с юбилеем, Алексей Алексеич!" Мимо нас пролетает Жириновский, которому как раз в эфир. Куда-то тащат видеокамеры. Мы прижимаемся то к одной стене, то к другой, задевая фотографии всех, буквально всех ньюсмейкеров страны, которые хотя бы раз были здесь в эфире. Нормальный дурдом.