Политика на телевидении
Стилистика телевизионной политологии изменилась: собственно аналитическая составляющая как-то померкла, уступая место эмоциональной. Апофеозом политического буйства глаз и половодья чувств стала передача "Преступление без наказания", транслировавшаяся в прямом эфире первого канала.
Досужий зритель, рискнувший провести вечер минувшей субботы у телевизора, оказался свидетелем того, как спрятанные до поры сюжеты кремлевской борьбы наконец полезли, что называется, из всех щелей. Фабула — грядущая отставка правительства. Решение было предпринято силами могучими, но исполнение вышло на уровне драмкружка для школьников старших классов. Впрочем, и играли отнюдь не Стриндберга.
"Все что-то где-то ловит в какой-то мутной водичке какую-то самолюбивую рыбку". Эти слова, сказанные Розановым о Максиме Горьком, вполне можно было бы вынести в качестве девиза на герб отечественного телевидения. Пролетарский писатель с его несколько истеричной способностью менять взгляды на прямо противоположные ради интимной близости к власти вообще оказал влияние на большой стиль политической телеаналитики. Еще одно свидетельство творчески освоенного наследия было предъявлено почтеннейшей публике в субботу, когда три телекомпании — ОРТ, РТР и НТВ — силами своих superstars предприняли попытку гордо реять социально. Реяли, однако невысоко и негражданственно, но сугубо политически.
Но по порядку. 1 марта два года назад был убит Владислав Листьев. Подобающие телепоминовения были совершены, навзрыд отслагал Доренко приличествующие случаю элоквенции — и началось главное. Передача называлась "Преступление без наказания". В студию, осененную лейблами трех ведущих телекомпаний и харизмами Светланы Сорокиной, Владимира Познера и Евгения Киселева, пригласили трех чиновников в ранге министров — руководителей МВД, ФСБ и прокуратуры. Ушлые министры, предчувствуя возможные конфузы, не пришли, а выслали замов. И вот, означенных чиновников — вроде как ответственных за, выражаясь языком Доренко, "царящий в стране беспредел" и решили обо всем порасспросить. В зале — киты либеральной публицистики. E sempre bene, господа.
Минут за пять атмосфера определилась. Не знаю, как обстоит дело сейчас, но когда я учился в средней школе, диспуты на всякие общечеловеческие темы, например, "Что такое любовь?" или "Если тебе комсомолец имя", были обычным делом. Может быть, в этой поколенческой закваске и беда, но супердиспут сошел на школьный уровень удручающе скоро. Главное в дискуссиях такого рода, как известно, самовыражение. По этой части всех превосходил многоглаголивый милицейский генерал, тянувший одеяло на себя с энергией достойной Бари Алибасова. Но удивительным образом дурно воспитанный господин с ухватками пахана выглядел более вразумительно, чем ведущие: он, по крайней мере, защищал свой профессиональный мирок, в котором нераскрытые убийства известных людей — просто "висяки" в ряду других "висяков". Его логике — "играем, как умеем" — никто из ведущих противопоставить ничего не смог, кроме стенаний по поводу безвозвратно уходящего эфирного времени. Речи другого, так сказать, вистующего, взволнованного чиновника прокуратуры заставили вспомнить старый советский анекдот о премудром водопроводчике, любившем повторять, приходя по вызову: "Что прокладка? Систему менять надо!"
Третий чиновник, чекист, тоже был вполне типажен: Достоевский описывал некого поручика Келлера, который на протяжении продолжительного разговора, где упоминались достоинства английского бокса, молчал, но, однако, время от времени выдвигал вперед "вещь совершенно национальную, а именно поросший каким-то рыжим пухом кулак", так что становилось ясно: пусти он его в ход, и только мокренько станет, несмотря ни на какой бокс.
Итак, наглый милиционер, косноязычный прокурор и выдвигающий против либерального писка увесистое молчание рыцарь плаща и кинжала versus обаяшек-телеведущих. Ровно как на школьном диспуте, идиотизм происходящего вскоре дошел до всех участников. Грянули с обеих сторон излюбленные русские обвинения в непрофессионализме. Грянули обличительные крики независимой журналистки Е. Альбац. Наконец, слово было произнесено: экс-партийный политолог А. Ципко вопросил с интонациями гоголевского городничего: "Зачем мы участвуем в этом политическом шоу?"
На это можно было бы заметить что-нибудь насчет того, что блажен муж, который не ходит в собрание нечестивых, — впрочем, устами Ципко глаголал в данном случае здравый смысл. После этого уже сколько бы ни старались Познер, Киселев и Сорокина, положение спасти было нельзя: смысл затеи — утопить правительство Черномырдина — затмил изначальную тему передачи окончательно. Отчасти спас положение Познер, последней строкой всего спектакля пустив "Я не доверяю этому правительству". То есть сделать тонко не получилось, давай закатаем уж тогда прямо в лоб.
Сие покерное открытие карт, сопровождаемое гражданственной страстью в голосе, придавало диспуту интонационную завершенность, но никак не уравновешивало его смысла. Медвежья услуга чаемому новому кабинету была оказана. Заявив тему трагическую, тягостную и в высшей степени серьезную, блистательные телеведущие разыграли ее как вполне топорную агитку.
Если эта промоутерская деятельность была сознательной, то это изумительно непрофессионально, помимо всякой бестактности. Равно неутешительно, если все так вышло само — в мозгах телезвезд ничто, кроме кремлевских перетасовок, не возбуждает живого участия, и о чем бы они ни начали, кончат все равно перипетиями текущей политической тактики. В этом не было бы ничего дурного, не тревожь они при этом ничтоже сумняшеся теней погибших.
Может быть, это и вправду проблема поколения: дело к сорока, пора во властители дум. Хочется вершить судьбы, хочется колебать мировые струны. При том выходит все-таки комсомольское собрание, а проклятые вопросы обращаются в какую-то интригу в пользу нового председателя совета отряда. Не пример корректней такая передача, как, скажем, "Скандалы недели" — может, просто потому, что делают ее люди без комсомольско-гебешной выучки и для них аппаратные расклады не составляют сути общественного бытия.
Между тем есть множество событий, которые влияют на облик общества и на повседневную жизнь сильней, нежели новое кресло чиновника и новое платье короля. Лидеры политического телевидения по старой советской привычке сводят общественную жизнь к служебным перемещениям внутри Кремля, который все же не более чем почтенное, с богатыми театральными традициями, присутственное место. Позволю себе в конце частное мнение. По-моему, влияние личности и судьбы Александра Меня, с которого начал свой "неполучившийся разговор" В. Познер, на состояние умов наших соотечественников, мягко говоря, несколько более значительно, нежели очередной номенклатурный расклад. Неспособность же людей из телевизора к осознанию простейших моральных иерархий, увлеченность их до полного самозабвения идеями ЧубЧе таковы, что остается только развести руками. Да понадеяться, что однажды прочтут они басни Крылова и, в частности, чеканную строку: "Суди, дружок, не выше сапога".
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ