Покупатель хочет любви и дружбы, а вовсе не искусства
Вчера в Центральном доме художника открылась ярмарка современного искусства "Арт-Москва" — первая и героическая попытка создания настоящего арт-рынка современного искусства в России. Галерей мало, качество — высокое. Параллельно там же начинается Второй антикварный салон. Об открытии обеих ярмарок мы расскажем завтра, а сегодня ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ делится впечатлениями от беседы с галеристами.
В области рынка современного искусства у нас, говоря метафорически, есть только мелкооптовая продажа куриных окорочков, а бутики коллекционной одежды не находят покупателя. Относительно процветают Измайлово и коммерческие галереи (они объединились осенью на ярмарке "Арт-Манеж"), которые дешево продают невысокого полета искусство покупателям в основном случайным (подарок шефу). Эти галереи похожи на магазины, и рынок в них магазинного типа — можно рассчитать, что сейчас "идут" окорочка такого-то размера или цвета. В области серьезного искусства маркетинг не работает — продаются здесь не столько товары, сколько имена.
Поэтому ясно, что ярмарка, на которой окорочков не будет, прибыльной стать не может. Заслуга генерального директора АО "Экспо-парк" Василия Бычкова в том, что он это понял и принял. Он отдал функции жюри инициативной группе из шести наиболее авторитетных галерей, которые отобрали других участников и пригласили достойных зарубежных партнеров. Однако на пути к подлинно интернациональному характеру таких мероприятий стоят серьезные препятствия: консультант ярмарки, выдающийся немецкий галерист Рудольф Цвирнер осенью не смог вывезти из России подаренный ему художественный объект. Служба безопасности аэропорта разобрала объект на части в поисках бомбы, собирать его Цвирнер просто не стал.
Цены за стенды в Москве ($130 за кв. м) сопоставимы с западными, а покупателей будет мало, поэтому перед многими встал вопрос — зачем вообще участвовать? И два члена инициативной группы накануне ярмарки заявили о своем отказе (одного удалось уговорить вернуться). Я поговорила с тремя из оставшихся инициаторов. Это Айдан Салахова, с 1990-го совладелица "Первой галереи", а в последние три года хозяйка галереи "Айдан", Марат Гельман, чья галерея существует уже пять лет, и Елена Селина, имеющая пятилетний опыт галериста, из них три года --- в своей галерее XL.
Стратегии. По происхождению Айдан — художник, Гельман — бизнесмен, Селина — искусствовед, и отсюда разные пути в self-promotion. В подвал к Селиной ходят абсолютно все западные кураторы — она работает с художниками, которые вошли в изданные на Западе каталоги русского искусства, а кроме того, галерея ее точно соответствует западному стандарту "места, где происходит что-то художественно интересное". На чердак к Айдан поднимается много светских персонажей, ее галерея больше других укоренена в мире шоу-бизнеса и моды. Гельман имеет амбиции социально-политические, поэтому и ориентируется именно на этого рода элиты (его любимое слово). Из всех троих только Айдан застала "русский бум" 1990-92 годов, когда к ее галерее подъезжали автобусы (!) с крупными западными коллекционерами — вещей этого периода на рынке больше нет.
Деньги. Расходы на галерею состоят из арендной платы, зарплаты сотрудникам и затрат на выставку (рамки, стекла, транспорт...), что составляет примерно от $1,5 до $4 тыс. в месяц. Гельман еще делает две-три большие выставки в год на других площадках, так что его расходы составляют порядка $150 тыс. в год. Все три галереи прибыли не приносят, но окупают себя — за счет продаж произведений с выставок, но также и других вещей, из запасников (каких — не сообщается). Галерея XL когда-то начинала на весьма небольшие спонсорские средства, теперь же бывший спонсор решил, что был инвестором, и пытается требовать свои деньги назад, что создает трудности. Цены на работы сейчас очень невысоки — графику можно купить за $400-500, на живопись цена редко поднимается выше $4 тыс., при том, что на Западе цены (на тех же художников) часто в пять раз выше. Галеристы не устают напоминать, что сейчас на рынке ситуация для покупателей исключительно благоприятная — за $10 тысяч можно составить очень представительную коллекцию. И это не будет длиться вечно — например, неофициальное искусство 60-х теперь купить почти невозможно, потому что недавно почти все ушло в немецкую коллекцию Бар-Гера, а цены на оставшееся подскочили.
Покупатели. Покупок совершается немного. Покупают иностранцы, работающие в Москве, плюс у каждой галереи есть три-четыре постоянных покупателя из числа "новейших русских" — до 40 лет. Однако все это не коллекционеры — редким исключением является Владимир Овчаренко, который свою галерею "Риджина" пока заморозил, но коллекцию собирает вполне обдуманно и компетентно. Остальные же приходят к современному искусству после покупки итальянского волнообразного дивана, над которым пейзаж Шишкина как-то не смотрится. Однако, по впечатлению Айдан, и любители современного дизайна, и поклонники Айвазовского свои квартиры уже заполнили, так что и на антикварном рынке грядет спад. Как утверждает Гельман, рынок у нас весьма националистический — даже художников из Киева у него теперь покупают с огромной неохотой. Упрямое стремление собирать "свое, русское" искусство выдает наивность российского покупателя — мир современного искусства как раз выделяется своим космополитизмом. Наивности много и в другом: покупатели часто стремятся познакомиться с художником, и возможность крепко с ним выпить иногда заменяет им покупку — примат личных отношений над каким-либо делом характерен для нынешней России. Арт-рынок определяется чувствами: люди покупают то, что им нравится, и не понимают, что в ХХ веке коллекционер, если он хочет купить нечто ценное, должен, как правило, наступать на горло собственному вкусу и ориентироваться на мнение эксперта.
Нормальный рынок — когда цена возрастает, если вещь опубликована — у нас не привился даже и в области антиквариата. Покупатель хочет "девственную картину", которой никто еще не видел, и клиенты бьются не за вещь, а за "право первой ночи" в отношении нее (термины в кавычках — не моя вульгарная шутка: они имеют в кругах покупателей и продавцов широкое хождение). Этот "эротический" подход приводит к тому, что убедить клиента невозможно — мотивы, по которым он выбирает, совершенно иррациональны. Уговаривают покупателей все галеристы одним и тем же методом — "живи настоящим": через три года это будет искусство прошлого столетия... Но не секрет, что наши люди не видят ценности в искусстве сегодняшнего дня, и, вероятно, в этом проявляется их психологическая травма — неприятие современности как таковой, нежелание жить в своем времени.
Неудачи. Они есть у всех троих. Гельмана огорчает то, что заказы на оформление офисов крупных фирм получают никому не ведомые акварелисты только потому, что у них связи в строительных фирмах: элита дизайна и искусства к этим заказам доступа не имеет. Айдан не удалось продать в Москве фотографии суперзвезды западного дизайна Карла Лагерфельда. Она пригласила в клуб "Сохо" тех, кто носит вещи от Лагерфельда; но за те же деньги купить фото от кутюрье они оказались не готовы. Селина упустила заказ фирмы "Партия" — точнее, фирма "Партия" упустила возможность сделать в одном из своих магазинов Интернет-кафе и оформить его причудливыми золотыми скульптурами младенцев работы группы Fenso.
Что делать. Айдан предлагает ввести льготное налогообложение для людей, собирающих коллекции, — тогда банки покупали бы не первые попавшиеся картины, как стулья, а совершенно другие вещи и по другой статье расходов. Однако ей ясно, что любые налоговые льготы сегодня более чем немодны, так что она готова ждать — года три еще готова. Селина уповает на создание музея, который зафиксировал бы главные имена, и на promotion современного искусства на поп-сцене. Гельман, как легко догадаться, стремится к созданию лоббистской машины, чем, как он считает, могло бы заняться Министерство культуры, — денег от него никто уже не просит, просят хотя бы поддержки в получении крупных заказов. Гельман мыслит обычно категориями бывшего советского искусства, ностальгирует по Худфонду и, возможно, окажется прав в своем убеждении, что в стране по большому счету мало что изменилось. Впрочем, он, как и двое других моих собеседников, героически пессимистичен: что-либо продать на ярмарке он не очень надеется.