"Здравствуйте, Стелла. Меня зовут Федор. Я — журналист из Москвы. Мы с вами виделись этим летом". Я теперь уже гораздо лучше говорю по-французски, и мне по-прежнему больше всех нравится Стелла Теннант, топ-модель, кузина леди Дианы и самая худая красавица Европы.
Я дожидаюсь конца дефиле в Carroussel du Louvre. Меня ведут за кулисы. Я вижу Стеллу, она стоит полуголая, очень худая, смеется. "Здравствуйте, вы меня не помните", — я настойчив. Но тут подбегает девушка с папками и кричит: "Что такое, почему вы отвлекаете, пора в 'Интерконтиненталь', у вас еще два дефиле. Пожалуйста, не мешайте!" Стелла как будто бы улыбается мне, я улыбаюсь ей, но она этого уже не видит, и наши пути в высокой моде расходятся: она идет пешком на улицу Риволи — вместе с Ириной Пантаевой (буряткой, у которой красивое, но как будто бы приплюснутое лицо) и Эстер де Йонг (голландкой, у которой лицо детское, растерянное). Они идут пешком, потому что пробки и потому что в метро в таком агрессивном гриме могут узнать. Я тоже иду в "Интерконтиненталь", но у меня еще есть время. И мне вполне довольно взгляда снизу вверх — с моего нумерованного стула на подиум.
Снизу легче изучать. Как изменилась высокая мода за те полгода, что мы с ней находились в разлуке? Кажется, разлука ей навредила: англичане потеряли всякий стыд, тесня французов, насаждают вымученную британскую элегантность, учиняют на подиумах парижских дворцов вакханалии в экстремистском стиле. Но и французы забыли, что у них позади Франция, а немец Карл Лагерфельд ответил англичанам французским патриотизмом и, кажется, промахнулся.
Среди топ-моделей тоже серьезные перемены. Линда пропала вообще (и даже Лакруа без нее обошелся), а из тех, что "три тысячи лет в отрасли", осталась одна Наоми — говорят, негритянки стареют только в пятьдесят, но зато моментально.
Совсем другое дело — знаменитые новые красавицы, которые, как известно, ходить не умеют и вдобавок ко всему чудовищно сутулятся. Стелла, Гиневер, Мишель, Каролин, Эстер, Нина, Валерия, а теперь еще русская блондинка Инна Зобова, которая год назад выступала в показах Face fashion на подиуме московской "Метелицы" и горя не знала. А теперь ее шаг стоит денег, о которых мечтают все, включая ухаживавших за ней в Москве банкиров. Инна одержала над Парижем блестящую победу, она теперь везде: в дефиле Валентино, в дефиле Унгаро и в витрине Jaques Fath. Она летает в первом классе из Майами в Рим и очень скоро ей придется включить на своем мобильном телефоне линию "трансконтиненталь": топ-модель — дитя мира.
Александру Маккуину, молодому британцу из числа тех, кто посягает на французский консерватизм, теперь придется покинуть Лондон надолго: он — новый модельер "Живанши", у него теперь — студия в Нойи и бюро в восьмом квартале. Поэтому ему можно все: нарастить золотые рога Наоми Кемпбелл или Еве Херциговой приделать золотые уши. Правда, еще летом другой пришелец из Лондона, Гальяно, сделал все, что мог, дабы изгнать из дома Givenchy аромат Живанши: обмотал волосы своей топ-подруги Кристен Макменами паутиной, обнажил грудь Кейт Мосс, отобрал юбку у Джоди Кидд. Теперь этот лондонский хулиган уже перевернул вверх дном дом Christian Dior, и нет ему прощения: за голую грудь (и здесь он не удержался), за безумную шляпу, за тяжелые бусы. "И к тому же он ненавидит женщин! — сердится моя парижская наставница Эва, которая знает Сен-Лорана еще с тех пор, когда он дружил с Лилей Брик. — Видно по всему. Он с ними обращается так, как будто они его оскорбили. Вот где кроется причина близкой смерти моды!"
Но эти слова звучат абсолютной бессмыслицей, если вспомнить об Оливье Лапидусе и его розах. Он любит женщин, потому что неделю назад женился. Он любит жизнь, потому что убрал подиум двадцатью тысячами марокканских роз.
— Сава, Оливье?
— Сава бьен, Тед! Божье мой! Сколко льет сколко зим!
Он упорно называет меня Тедом, как будто в честь своего отца, который его в свое время бросил.
В день свадьбы он занимает отдельные апартаменты "люкс" с огромной спальней на пятом этаже отеля де Крийон. У входа — приветливый мавр в ливрее.
В день свадьбы, но за семь часов до нее, он в смешной розовой рубашке и синих подтяжках сидит и разбирает конверты, сложенные на бюро красного дерева.
От Кристиана Лакруа. От Оскара де ла Ренты. От одной марокканской принцессы. От Пако Рабанна. Он стремительно рвет конверты, нож с треском вспарывает бумагу, Оливье быстро читает и улыбается.
— Я счастливый человек, Тед? Я счастливый?
Счастливый, Оливье. Но под окнами уже ждет свадебный эскорт. Пора в мэрию, расписываться в толстой книге.
Лапидус и его невеста (теперь уже жена) Яха, ливанская красотка, совесть высокой моды, в паре представляют собой воплощенный вызов мировой индустрии fashion, признающей только однополую любовь и только бракоразводные процессы.
И получается, высокая мода будет жить как минимум до следующих дефиле. А в июле Синдикат парижских кутюрье опять начнет расти. Среди тех, кто претендует на новые места, — Жан-Шарль де Кастельбажак, любимец леди Дианы, любитель оранжевого с зеленым и красного с фиолетовым. А также Жан-Поль Готье и Тьерри Мюглер, родоначальники экстремизма на подиуме, первый опыт которых в высокой моде уже состоялся.
Таким образом, смерть Haute Couture откладывается.
ФЕДОР Ъ-ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ