Любовь к скандальным публикациям привела отечественный журналистский цех к интересному результату. Вместо того чтобы с увлечением обсуждать очередные материалы из коллекции официального поставщика компроматов полковника Стрелецкого и изливать волны народного гнева, как то замышлялось в проекте, пресыщенные читатели стали проявлять интерес не столько к полковничьим поставкам, сколько к внутрицеховым разборкам на тему "Ты скажи нам, гадина, сколько тебе дадено". Флагманы СМИ начали все чаще попадать в неприятную ситуацию, подобную той, что испытал уличенный в двойном прелюбодеянии и битый за то зонтиком по голове председатель Акустической комиссии А. А. Семплеяров, отчего напрашивалось и соответственное резюме: "Вот, почтеннейшая публика, один из случаев разоблачения, которого так настойчиво добивался Аркадий Аполлонович!" Видя такой непорядок, руководители Союза журналистов России решили срочно поправить дело, учредив "журналистского оракула", каковой оракул, по сообщению председателя СЖР Всеволода Богданова, должен быть коллективным и состоять из "самых авторитетных деятелей журналистики, менеджеров ТВ, а возможно, и представителей искусства". Оракул, именуемый также Большим жюри, "будет высказываться от имени всего сообщества по вопросам развития журналистики, а кандидатам "на вступление в этот орган будет предъявляться ценз безупречности в профессиональном и нравственном плане". Начинание, как сообщил Богданов, "уже нашло поддержку у главных редакторов наиболее влиятельных изданий".
Вопрос лишь в том, кто будет цензурировать кандидатов на профессиональную и нравственную безупречность. Если этим будет заниматься СЖР, то, судя по итогам недавнего съезда СЖ Москвы, избравшего своим главой Павла Гусева, главного редактора "Московского комсомольца", т. е. газеты, постоянно подвергаемой обвинениям в крайней профессиональной и нравственной небезупречности, журналистский союз — цензор весьма снисходительный. Если в роли цензора нравов будут выступать редакторы наиболее влиятельных (т. е. вызывающих своими публикациями сильный политический резонанс) изданий, то, судя по практике прений в Думе, таковых у нас два: все тот же "Комсомолец" и "Новая газета", на радость думцам подбирающая то, от чего и "Комсомолец" отказывается. А поскольку немалая часть нынешнего журналистского корпуса не имеет никакого отношения к СЖР, желание оракула вещать от имени всего цеха — на что его никто не уполномочивал — само по себе представляется не вполне безупречным как в профессиональном, так и в нравственном отношении.
Затея СЖР выглядит еще более сомнительной, если учесть, что оракул и так уже имеется в наличии — глава правительства г. Москвы Юрий Лужков беспрестанно высказывается по самым разным вопросам развития журналистики, и куда же СЖР конкурировать с такой пифией. Конечно, некоторые высказывания крепко-хозяйственной пифии бывают не вполне вразумительными. В связи с конфликтом председателя ВГТРК Эдуарда Сагалаева и группы его бывших соработников, обвинивших патрона в имущественных злоупотреблениях, мэр-оракул заявил: "Я ознакомился с документами, означающими начало кампании по дискредитации известного журналиста, общественного деятеля, сильного руководителя. Считаю, что за последний год Российский канал стал заметно лучше, это канал, который защищает государственные интересы, интересы общества и граждан России".
Документы, с которыми знакомился Лужков, не касались вопроса о том, силен ли Сагалаев как руководитель, хорош ли российский канал и упорен ли он в защите государственных интересов, интересов общества и граждан России, но всего лишь утверждали (истинно или облыжно), что председатель ВГТРК путает свой карман с государственным. Если Лужков с несомненностью установил, что обвинения против Сагалаева лживы, то значительно более действенной формой помощи оклеветанному председателю ВГРТК было бы обнародование результатов произведенной мэром экспертизы по собственно финансовым вопросам. Приведенные же им аргументы имеют слабое отношение к сути проблемы, поскольку — судя про современной отечественной практике — быть сильным руководителем, общественным деятелем и защитником российских интересов можно, как сочетая эти превосходные качества с несытым воровством, так и не сочетая.
Выступление оракула в защиту самого себя также грешило немалыми логическими изъянами. Протестуя против травли себя в прессе, мэр отметил, что против него ведется "систематическая дискредитационная работа в ряде СМИ", причем эту кампанию начали еще бывшие руководитель СБП Александр Коржаков и директор ФСБ Михаил Барсуков и зам. начальника СБП генерал Георгий Рогозин, а "то, что мы видим сейчас, ее прямое продолжение".
Подобно тому как то было в апологии Сагалаева, в собственной апологии оракул смешивает два существенно разных факта: а) в свое время (1994-1995) группировка Коржакова была враждебно настроена по отношению к Лужкову и, наряду с прочим, инспирировала против него несколько критических выступлений в прессе; б) в последнее время в прессе (причем самой разной ориентации — от "Советской России" до "МК" и "Сегодня") стали попадаться критические материалы о деятельности московской мэрии и ее руководителя. Для того чтобы утверждать, что "б" является прямым продолжением "а", необходимо доказать, что единственной причиной, могущей побудить журналиста к критическим высказываниям о Лужкове, является непосредственное указание ген. Коржакова, — однако это весьма сильное допущение принимается Лужковым без доказательства и по умолчанию, как нечто само собой разумеющееся. Между тем для того, чтобы отрицательно относиться, допустим, к солнцевским, в принципе не обязательно состоять активным членом долгопрудненской группировки — возможны, вообще говоря, и иные причины.
Тем не менее в рамках борьбы с прислужниками Коржакова оракул намерен вчинить иск газете "Сегодня" за заметку, анализирующую подготовленный мэрией проект президентского указа о господдержке ЗИЛа (стоимость указа для бюджета оценивается экспертами в 1,5-2 трлн руб.). Мэр установил, что в статье содержится подтекст "он нас грабит, чтобы реализовать свои честолюбивые замыслы", и решил обогатить мировую юридическую практику защитой своей чести и достоинства не только от текста, но и от подтекста — от "мыслепреступления", как сказал бы Оруэлл.
Не менее интересный судебный прецедент может создаться в Алтайском крае, где ряд местных политиков, включая вице-губернатора Николая Чертова, удостоенных местной ячейкой партии Гайдара звания Героев капиталистического труда, не только обрадовались почетному званию, но, напротив, вознамерились защитить свою честь и достоинство. Статус почетного звания предусматривает, что его удостаиваются граждане, сумевшие сочетать приверженность коммунистическим идеалам с выдающимися успехами в бизнесе.
Что именно порочит его честь и достоинство — констатация коммунистичности его убеждений, признание его хозяйственных успехов или же применение к нему известной фразы т. Сталина "Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства", — вице-губернатор Чертов не разъяснил.
Зато вновь оказались опорочены честь и достоинство издателя "Независимой газеты", председателя жюри премии "Антибукер" Виталия Третьякова, присудившего поэту Сергею Гандлевскому премию в 12 000 ам. долл., но затруднившегося выдать поэту в указанный срок надлежащий пук ассигнаций, а предпочевшего вступить с ним в увлекательную открытую переписку, причем поэт вместо того, чтобы приветствовать Третьякова в духе горациевой оды "Славный внук Меценат// Праотцев царственных,// О, отрада моя, честь и прибежище!", приветствует издателя НГ в совершенно иных выражениях.
Беда Третьякова в том, что он явно недооценил вещий дар своей старинной подруги — приглашенной им на праздник торжественного оглашения премий нашей бывшей соотечественницы М. В. Розановой, которая с праздничной трибуны приветствовала лауреатов предложением учредить премию "Заебукер". Известно, что в городе Париже Мария Васильевна имеет заслуженную репутацию волшебницы — из уст в уста русские парижане передают друг другу историю о том, как при покупке метлы в хозяйственной секции универмага вежливый приказчик спрашивал ее: "Вам завернуть или вы сразу полетите?" Чары столь сильной волшебницы не могли не сказаться и в Москве — и по ее вещему слову поэт-лауреат немедля был подвергнут действию поименованного волшебницей феномена.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ