В Рахманиновском зале консерватории в исполнении пианиста Юрия Полубелова и поющего музыковеда Светланы Савенко (сопрано) прозвучали песни и пьесы так называемых нововенцев и их учеников.
Сочинения Шенберга (Schonberg), Веберна (Webern), Берга (Berg) и российской ветви их продолжателей — Филиппа Гершковича и Леонида Гофмана — звучали в тоне, далеком от революционности, которую приклеил к нововенцам послевоенный европейский авангард. Приклеил крепко, не отдерешь. Причиной была изобретенная нововенцами 12-тоновая система музыки со страшным названием "додекафония". В конце 40-х она стала главным орудием европейских доктринеров-радикалов — Булеза (Boulez), Штокхаузена (Stokhausen), Берио (Berio) и других, призывавших сочинять только так, а не иначе. В результате случилась несправедливость: в качестве продолжателей австро-немецкого романтизма или, еще точнее, адептов венского модерна начала ХХ века Шенберг-Веберн-Берг попросту перестали существовать. По крайней мере, на концертной эстраде.
Именно это подтолкнуло Юрия Полубелова и Светлану Савенко к попытке исследования их творчества как одной из эволюционных линий ХХ века. Задача, ответственная в силу заключенного в ней контрреволюционного пафоса, была решена с помощью песен. Миниатюрные циклы Шенберга ("Из книги Висячих садов" и "Три песни" op. 48), звучали в продолжение изящнейших циклов Веберна на стихи Хильдегард Йоне (соч. 23). А в свою очередь романсы Берга 1910-1920-х годов казались продолжением отсутствовавшего в программе Брамса. Получалась живая линия: назад к природе, вперед — туда же. Например, сыгранный в двух вариантах берговский романс "Закрой мне глаза" доказал преемственность нововенского авангардиста с романтической немецкой песней Lied. Утончаются краски, усложняется музыкальный узор, интеллектуализируется эмоция. При этом — дивная красота и гармония. А не какофония.
Окрещенная какофонией здесь, в Советском Союзе, музыка нововенцев официально считалась пугалом. Музыковеды--критики буржуазной культуры просто отрывались в "комплиментах" Шенбергу, на котором, по их мнению, музыка и скончалась. К слову, если бы дали команду свыше, то с той же легкостью музыку укокошил бы Брамс, который так чувствуется у раннего Шенберга. Или даже Скрябин, кажущийся стихийным предтечей ломкого веберновского пианизма. К счастью, нашлись отдельные личности, вроде шенберговского ученика Филиппа Гершковича, сочинявшего полулегальные экзерсисы во славу камерного модерна (как "Три пьесы" 60-х годов). Или как самый поздний адепт лирической додекафонии Леонид Гофман (ученик Гершковича), оказавшийся автором сказочно красивых романсов.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ