80 лет назад состоялось первое собрание литературной группы "Серапионовы братья". Объединение просуществовало до конца двадцатых годов. Тогда аполитичность и чрезмерный эстетизм молодых литераторов не пришлись ко двору. Теперь наоборот — им не прощают "грехов старости": превращения многих "серапионов" в официальных советских писателей.
О школе судят по тому, сколько очков в счет ее престижности набрали бывшие ученики. В семье "серапионов", конечно, не без Федина, но по гамбургскому счету у "братьев" проходит Зощенко.
"Вязка у них одна, традиции разные" — так Зощенко пародировал высказывания Шкловского о "Серапионовых братьях". Действительно, каждый из знаменитой компании шел своим путем. Вениамин Каверин разрабатывал фантастические и детективные жанры, Лев Лунц сочинял остросюжетные драмы на исторические темы, Всеволод Иванов культивировал орнаментальную прозу, Николай Тихонов писал баллады и даже Константин Федин был непростым "бытовиком".
Тогда, восемьдесят лет назад, всем "серапионам" не было еще тридцати (самый молодой участник — девятнадцатилетний Каверин, который потом, подобно последнему лицеисту Горчакову, останется последним "серапионом"). Новый кружок литераторов заявил о своем существовании в начале февраля 1921 года. Собрались "серапионы" в петроградской Литературной студии, а потом каждую субботу встречались в комнате Михаила Слонимского, в том самом "доме искусств", который Ольга Форш потом назовет "сумасшедшим кораблем". Вениамин Каверин, Михаил Зощенко, Лев Лунц, Всеволод Иванов, Михаил Слонимский, Николай Тихонов, Константин Федин, Николай Никитин, Илья Груздев, а также "сестра" Елизавета Полонская — ни у кого из них не было дореволюционного литературного опыта, все они только начинали писать. Но уже успели понять: казарменному упорядочению, скучному уставу, царящим вокруг, они хотят противопоставить свободу. По тем временам достижимую разве что в единственно для них реальном мире творчества. Гофмановский герой граф П., объявив себя пустынником Серапионом, поселился в лесной хижине, где его посещали прекрасные видения, и смеялся над теми, кто по-прежнему называл его графом.
"Никакие мы не 'товарищи', мы — братья",— заявила молодежная компания русских почитателей Гофмана. "Серапионы" не желали подчиняться жесткой регламентации советской литературы: на современные бытовые темы — хорошо, а классическая трагедия, авантюрный роман, бульварная повесть — несвоевременно и подозрительно. "Братья" выбрали аполитичную несвоевременность. За все это официальная власть не особо жаловала молодых неформалов. Их еще как-то терпели до 1925 года, потом постановлением партии причислили к "попутчикам", то есть вроде бы и своими, но, что называется, "не в доску". С 1927 года прекратились регулярные встречи "Серапионовых братьев", а 1929 годом датируется каверинская речь, в которой подводятся прощальные итоги: "Нет ничего легче, чем взывать к неосторожным идеалам нашей юности, которая, очевидно, не повторится. Будем считать, что она прошла с барабанным боем".
С самого начала "братья", хоть и чувствовали родство, но осознавали, насколько они все разные. На собраниях "брат летописец" Никитин, "брат алеут" Иванов, "брат алхимик" Каверин, "брат виночерпий" Слонимский не только обсуждали общие "серапионовы принципы", но и активно спорили. "Братские" отношения бывали довольно напряженными. Иногда напряжение разряжалось любимой серапионовской присказкой: "Зощенко обиделся..." — после этой фразы, произносимой нейтральным голосом в паузах между дискуссиями, следовал взрыв хохота. Даже спустя десятилетия разногласия бывших когда-то "братьями" продолжались — уже в семидесятые Каверин рассорился с Фединым, поддержавшим гонения на Солженицына.
"Серапионы" стали настоящей легендой. "Здравствуй, брат, писать очень трудно" — считается, что именно так они приветствовали друг друга при встрече. Ничего подобного не было, но писать от этого и сейчас не легче. Попробуем провести фантастическую параллель со современной литературной ситуацией. Пусть вместо Каверина — Виктор Пелевин, вместо Лунца — Юрий Буйда, вместо Иванова — Михаил Шишкин, а заместо Федина — Андрей Дмитриев. Вряд ли бы нынешние писатели стали собираться каждую неделю, вряд ли бы, даже при наличии крепкой советской власти, они испытают желание брататься.
АСЯ Ъ-ЛАВРЕЦКАЯ