Московский драмтеатр имени Станиславского показал премьеру лермонтовского "Маскарада" в постановке молодого режиссера Виктора Шамирова. Арбенина сыграл Сергей Шакуров.
Новый "Маскарад" провалился — если понимать под провалом разницу между уровнем ожиданий и фактической готовой продукцией. Ведь большинству плохих спектаклей диагноз "провал" не поставишь: видно, что режиссер с артистами ни на что и не замахивались. А про постановку Виктора Шамирова с Сергеем Шакуровым в главной роли такого не скажешь. Тут режиссер явно хотел сделать что-то существенное и брался за дело не просто так. Например, вычеркнул из пьесы знаменитую роль Неизвестного, а заодно и всю последнюю сцену, сведя третье действие спектакля к десятиминутной сцене смерти Нины.
Наверное, господин Шамиров хотел избавить хрестоматийную историю от расхожего демонического размаха и мрачноватой загадочности. Петербург предстает в его "Маскараде" сбродом экстравагантных субъектов. По костюмам Павла Каплевича не разберешься, то ли кучера и дворовые девки действуют у Лермонтова, то ли окарикатуренные римские патриции времени упадка. Рассаженные на ступенях винтовых лестниц и теряющиеся в дыму, они напоминают не то посетителей турецких бань, не то клиентов притона. Причудливыми масками помахивают точь-в-точь как вениками да и ведут себя весьма фривольно, без строгих дворянских церемоний. Режиссер ясно дает понять, что в маскараде у Энгельгардта нравы царили те еще. "Опустив" таким образом изображенное в драме общество, он, с одной стороны, одним махом отвечает сразу на все вопросы (и про коварство, и про подлость, и про убийство — что возьмешь с деклассированных развратников), с другой стороны, недвусмысленно дает понять, что герои ему малоинтересны.
Даже главный герой, хотя, как и положено по роли, держится он особняком. Про Арбенина Сергея Шакурова можно наверняка сказать только одно: он (персонаж или сам актер — понять непросто) чем-то сильно раздражен. Может быть, тем, что время Арбенина гулять да проказничать прошло. Может быть, тем, что порок в душе одолевает добродетель. Так или иначе, но проявляется внутренняя борьба на диво однообразно. Стоит актеру выйти на очередной монолог, как тут же у него внутри включается какая-то сирена, и через три строчки Шакуров ничего другого делать не может, кроме как метаться по сцене и отчаянно на одной ноте кричать, не давая себе труда осмыслить текст. Ни собственное мастерство, ни модный режиссер, ни простая логика действия остановить его не могут. Прокричал и пробегал он два с лишним часа совершенно впустую.
Что тогда возьмешь с прочих? Людей они играют неинтересных и к подлинно сильным страстям не способных. Поэтический текст звучит блекло. Разве что Казарин (Александр Самойленко) несколько раз пытается продекламировать "Белеет парус одинокий", чтобы не забылось, какого именно автора тут представляют, да в конце концов машет рукой. Мол, все равно ничего не выходит с романтическим стилем, так гори он синим пламенем. Вроде бы и режиссер поступил тем же образом. Сначала хотел придумать что-то интересное, а потом плюнул: пусть уж катится этот Лермонтов в тартарары.
Самым живым моментом спектакля публика обязана вообще не Лермонтову, а Пушкину. Оживление случается почти перед развязкой. К тому моменту, когда Нина поет на балу романс, подуставшее зрительское ухо реагирует уже не столько на содержание, сколько на ритм. И вдруг звучат слова "он ей засунул..." — и короткая пауза, в которой ты все-таки успеваешь подумать, что дальше просится очень непристойная рифма на "поцелуй", упомянутый строкой выше. Еще успеваешь устыдиться собственной вульгарности, но тут актриса Ирина Гринева именно эту рифму в виде слова из трех букв и произносит. Стишок действительно написал Пушкин Александр Сергеевич (он еще и не такое писал), так что же с того. "Что-что он ей засунул?" — обалдело хихикнув, переспрашивают зрители друг друга. Зато коллизия пьесы получает неожиданно простое толкование: Нина будет отравлена Арбениным за безобразное сквернословие.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Следующий спектакль — 22 декабря.