В московском театре "Геликон-опера" состоялась премьера оперы Моцарта "Похищение из Сераля".
Для вдохновителя геликоновского Моцарт-проекта — директора издательства "Аграф", культуролога, полиглота и оперомана Алексея Парина новый спектакль, должно быть, многое значит. Ясно, что он призван расширить последствия бестселлерного аграфовского издания "Писем Моцарта" и радикализировать контекст нашего восприятия моцартовской музыки. Конечно, ситуация, в которой впервые за многие годы Москву навещает авангардистски переиначенная опера Моцарта, воспринимается подобием пресловутого китайского скачка из феодализма в социализм. Но почему бы и нет. У Парина довольно представлений о том, как делают Моцарта на Западе. За меру его культуртрегерской адекватности отвечает как факт форматного соответствия нового спектакля скандальным запросам "Геликон-оперы", так и вовлеченность в дело двух германских актеров, видимо, в перспективе заинтересованных представить эту работу своим соотечественникам.
Действие оперы происходит у Берлинской стены в 1989 году. Накануне своего падения она якобы пригревает под собой нескольких перебежчиков из СССР, вынужденных вступить в неравные гастарбайтерские отношения с парой гэдээровских болванов. По Моцарту, болваны — это паша Селим и его подручный Осмин. По Парину, это режиссер пошловатой кабареточной антрепризы и его тупоголовый приспешник. В их адрес свободные художники из СССР (по именам Бельмонт, Констанца, Блондхен и Педрильо) обмениваются нелицеприятными характеристиками типа "фашист". Предполагается, что это должно рассмешить зал и задать смысловые параметры, идентичные жанру зингшпиль — опере с разговорными диалогами, площадным юмором и доходчивым сюжетом.
Не смешно. Полностью пересочиненный Париным разговорный текст оперы противоречит собственно оперному сюжету, во-первых; и к отжившим социо-историческим реалиям, во-вторых. Попытка пришпилить моцартовскую музыку к социалистической драме отдает сильным графоманством. Структура повествования бесконечно плутает между цитатами (одна из сцен, в частности, воспроизводит мстительное трио в масках из дзеффиреллиевской экранизации оперы Моцарта "Дон Жуан"), натурализмом и скукой беспомощного капустника.
Вместо сцены — дощатая ракушка парковой эстрады. Вместо оркестра — набор инструментов: скрипка, виолончель, кларнет, баян, фортепиано плюс ударный комплект Марка Пекарского. То, что звучит оттуда,— это, собственно, никакой и не Моцарт, а аранжировка Моцарта питерским человеком по имени Виктор Высоцкий. Человек этот, судя по всему, испытывает ремесленнические симпатии к стилистике "Терем-квартета" и не слишком искушен в инструментальной грамоте. Моцарт в его аранжировке не звучит, а бряцает эстрадизированным подобием безмозглого фиглярства (нате вам еще и реплику из Пушкина), крайне неучтивого к оркестровым изыскам венского классика, любившего, конечно, хохотнуть над уличными перверсиями собственной музыки, но отчего-то сочинявшего все же с более требовательным вкусом.
Если представить, что моцартовская линия входит в задачи пяти певцов, действующих на освобожденной от кресел территории партера, то почему они тогда так самозабвенно фальшивят, будучи уверенно поддерживаемыми заложенными в тексте резюме. "Фальшь! Фальшь!" — справедливо вопит режиссер Селим (Йозеф Петер Керн) на мужское трио. "Мерзавец!" — хором парируют непризнанные русские таланты голосами Марата Галиахметова, Константина Котельникова, Ольги Каганицкой и Татьяны Куинджи. Пожалуй, это первый случай, когда оперная рефлексия введена в ход спектакля с единственной целью — оправлять музыкальное безобразие.
Внешним объяснениям все вроде как поддается. Есть два параллельных сюжета, синхронно излагаемых на двух языках (электронное табло высвечивает то русские, то немецкие буквы). Есть хороший пианист Юрий Полубелов, вовлеченный в руководство плохим ансамблем. Есть приличный немец-бас Йенс Ларсен, дорасходующий остатки брутального тембра мерзкими сценами животного насилия. Есть, наконец, желание удивить публику чем-то небывалым.
Нет, собственно, небывалого. Серый берет Констанцы примелькался на Барбаре Зуковой в фассбиндеровском "Александерплац". Белые джинсовые комбинезоны минувшим летом сделались de mode на зальцбургской постановке "Cosi fan tutti" Моцарта. Да и факты взаимной неприязни СССР--ГДР не из области "обхохочешься". Как ни печально, но место им на той же свалке истории, где покоятся подзабытые всеми обломки Берлинской стены.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ